Что бы не говорил о днях безмятежных,
О преданных друзьях, о поступках грешных,
В душе я был бескрайне одинок.
Каждый раз записывая миллионы строк,

Пытался разложить по полкам внутренний бардак,
Но каждый день не то всё, да и не так.
Каждый день история пишет свою главу,
А я всё так же в вечности себя ищу.

Из-за лишений и придуманных издержек,
Стал заметно сдержан, но более дерзок
Мир в глазах, наполненных надеждой.
И заурядные вещи, те что

Воспринимал обыкновением суетных дней,
Стали с каждым тихим вечером сильней,
Оседать невидимым, но ощутимым грузом.
И крутому дяденьке, с большущим пузом,

Подаривший мерин очередной подруге,
Я не откроюсь. Не расскажу на досуге,
Почему стараюсь экономить на веселье,
Предпочитая спокойное утро похмелью.

Почему не плыть нам в одной лодке,
И почему взгляд не дерзкий, а кроткий,
Преобладает вечерами на небритом лице,
С легкой ненавистью, азартом в конце.

«Я стал спокойнее где-то, отчасти,
В следствии обретения счастья»,
Но не обретши полностью своего мира.
И всё никак не выключится тот задира,

Руководивший днями и ночами судьбой,
Признаться, судьбой веселой и заводной.
Как бы не приглушал колючим ошейником,
Я еще буду его добровольным пленником.

Ведь сопротивляться себе — смысла нет.
Узнавший цену свободы – ощутил запрет.
Да и сердцем всё тот же: злой и добрый.
С глазами котенка, но с ядом кобры.

После пожара с душе, остается копоть.
И многие раны временем не заштопать.
А вера в лучшее и в вечный фарт,
Построят крепость, даже из колоды карт.