«Наше завтра светлее, чем наше вчера и наше сегодня. Но кто поручится, что наше послезавтра не будет хуже нашего позавчера?»
(В. Ерофеев, «Москва – Петушки»)

113-й километр – Покров

Чего мне стоило погасить в зародыше этот никому не нужный спор! Да ещё на столь щекотливую тему! В качестве мировой пришлось пожертвовать остатком водки, пустив стакан вкруговую. И тут нас удивила наша суровая пенсионерка, выставившая откуда-то извлечённую из неведомых недр здоровенную литровую бутыль самогона:

– Пейтя уж, мне всё едино толку от её не видать. Мой-то, как ни прячь, найдёть да высосеть. Аккуратно только, неча об этом светиться…

– Сударыня! – расшаркался Седой. – Да воздастся вам сторицей за вашу добродетель! Не знаю только вашего имени-отчества…

– Мария Степановна.

– От всего сердца, Мария Степановна! От всего сердца!

Чёрт его знает, откуда появилась закуска: то ли студент выудил из саквояжа кое-как нарезанную колбасу, то ли у Седого неожиданно сработала скатерть-самобранка, а только как-то спонтанно произошёл переход качества в количество. Что можно передать почти забытой поговоркой «не было ни гроша, да вдруг алтын».

Нет, как хотите, а хороший самогон достоин отдельной поэмы. О крепость, далеко превосходящая коньячную! О, еле уловимый аромат сивушных масел! О, благородные хрен, анис и шелуха кедровых орехов, поделившиеся с напитком цветом и ароматом! Как исподволь, о самогон, действует твоя сила, как неодолимо обволакивает она мозг, как расслабляет волю и заставляет испытывать неудержимое дружелюбие! Право, Иисусу незачем было произносить Нагорную проповедь, достаточно было бы вместо пяти рыбок растиражировать в нужном количестве эту бутыль. Истинно, истинно говорю вам: все присутствовавшие сразу бы ринулись любить врагов своих и благотворить ненавидящим их…

Тут вы вправе посмотреть на меня укоризненно. Дескать, Веня, что ты такое городишь? Зачем, ну зачем тебе этот эпатаж и паясничанье? И вот это нарочитое выпячивание болезненной алкогольной зависимости своего персонажа: дескать, это не я, я-то не при чём, а что касается убогости и ущербности – это всё он, беллетристический архетип!

Нет, и в самом деле, я-то здесь при чём?! Что, это из-за меня люди пьют? Нет, явление сие бытовало задолго до моего рождения! Между нами: тот же Иисус с чего начал? Самое первое из Его чудес какое? В Кане Галилейской? То-то. Конечно, у него весомый повод был, свадьба. Так ведь и у нас компания вполне приличная подобралась: и студент этот, Витя, и Мария Степановна, и Седой – Илья Маркович, ядовитый старый хрыч, но человек-то хороший. Очень неплохо сидим. Алкогольная нагрузка, правда, в основном на меня с Витьком легла – Маркович не боец оказался, после четвёртой в отказ ушёл, но как-то не вполне твёрдо. Насчёт решения его я не был полностью уверен, уж больно у него блестели глазёнки. Знаю я такой голодный блеск, навидался. А дама наша и вовсе ликёр предпочла.

И как-то незаметно зашёл у нас разговор на тему тотальной коррупции. Как чисто материальном аспекте классовой борьбы.

– Да какая у нас борьба! – махал тонкими ручками Седой. – Вот в Китае – это борьба. Там, если проворовался по-крупному – расстрел. И никто не пикнет, что негуманно.

– А толку? – возражал умница студент. – Много это помогает? Помогало бы, кривая преступлений снижалась бы. А она стабильна.

– Потому как Си ихний за всем не уследит, – констатировала Степановна. – Китайцев-то развелось вон как много, куды ж ему за всеми ими успеть. Вот и наш председатель тоже, сколь не гоняеть Ваську с Петром, а как пьянствовать, дык вместе садятся. Тут тебе и карупция, и грех, и сплошное блядство, прости Господи. Потому как зажрались, ироды, всё им мало!

– Совершенно верно! – поддакнул я. – Народ устал кредитовать доверием свою элиту в ее безумном расточительстве и неге.

– Чего? – она с подозрением посмотрела на меня.

– Очень правильно, говорю, рассуждаете. В народных массах исконно превалирует такой нарратив, что начальство существует исключительно для соблюдения своих личных интересов. И какое бы оно ни было, начальство, всё равно найдётся за что его ругать – не за одно, так за другое. И совершенно справедливо! Ведь ещё апостол Павел сказал римлянам: нет праведного ни одного. Что, думаете, с тех пор что-то изменилось? Появилась справедливость? Как же! С какого бы перепугу ей появиться. Наоборот. Ведь оно, начальство, как рассуждает: если уж ругают, то надо, чтобы обвиняли не зря. Иначе им обидно. Вот и воруют, и лицемерят, и притесняют вдову и сироту, и мерой неправильной меряют, и заграждают рот вола молотящего…

– А что, – кивнул, соглашаясь, Витёк. – Логично. Прибыль им важнее понтов. Ну и пользуются. Козлы.

– И надмеваются, – зажмурив глаза и покачивая головой, добавил Седой. Что-то развезло его не по-детски. Хотя, может, он уже перед этим был того. Так ведь и я тоже был немножко того…

Что, впрочем, не помешало нам продолжить беседу.

Я вообще замечаю, что самые интересные разговоры возникают спонтанно. Судьба как бы испытывает нас, подбрасывая различные ситуации: а вот что ты, голубчик, скажешь на то или это? Сможешь ли достойно ответить на вызов чужой логики? Готов ли, как жёны-мироносицы, возжечь свой светильник? Я имею в виду светильник разума.

Впрочем, я отвлёкся. А между тем студент и Седой уже сцепились на совершенно иную тему:

– Вот ответьте мне, Илья Маркович, Турция нам друг или враг?

– Ну, в чём-то враг, а в чём-то, может, и друг…

– Вот! Есть же реально такие вопросы, на которые нельзя ответить однозначно. Потому что диалектика подразумевает множественность вариантов.

– Да какие там варианты! – бухнула Степановна. – Турок он и есть турок, как его ни крути!

– Не скажите! – вмешался я. – Турция ведь, по большому счёту, исламская страна. И со спиртным там вроде бы должно быть строго. Должно, а что мы видим на самом деле? И можно ли после этого относиться к турку как к такому же пьющему члену общества, как мы? Не требует ли это обстоятельство понимания и снисхождения? Или, напротив, строгости и дополнительной ответственности?

– Да, у магометан совершенно иные духовные практики, – согласился Илья Маркович и громко икнул.

– А вот насчёт духовных практик – это вы неправы! За практиками вам надо в Тибет или в крайнем случае в Индию.

– Не желаю в Индию! – воспротивилась Мария Степановна. – Там слоны вонючие. И эти, как их, обезьяны. Я вот доеду к себе до Купавны и сойду. Неча мне по вашим Индиям шастать.

– Так ведь я фигурально выразился. Бог с вами, не желаете в Индию, можете следовать хоть в Бразилию. Правда, там тоже обезьяны есть.

– А в Купавне нет!

– Кто бы спорил! Нет так нет. Но, может, есть что-то похуже обезьян. Такое ведь тоже может быть?

Степановна немного подумала и насупилась. Отвернувшись к окну, она продемонстрировала нам свой каменный профиль. Ничего так профиль, несколько грузноватый, типичный для женщины шестидесяти лет. Гордость и властность были в этом профиле, и ещё непреклонность. Строго по Некрасову: такая и в избу сможет, и с конём разберётся по-свойски.

Никаких коней, правда, в окно не видно было, да и избы встречались всё какие-то неправильные. Но как хорошо просто смотреть в окно, чувствуя себя любимым сыном Отчизны! Как здорово находиться среди равных с тобой граждан, реализующих на практике конституционные нормы свободы слова! И чёрт с ним, что за окном лупит дождь, а граждан тех порядком развезло – с кем не бывает. Кто без греха, пусть первый бросит… Нет, не пить. Разве я мог бы такое сказать?! Не мог, конечно…

Замечания и советы приветствуются. В меру.