«Наше завтра светлее, чем наше вчера и наше сегодня. Но кто поручится, что наше послезавтра не будет хуже нашего позавчера?»
(В. Ерофеев, «Москва – Петушки»)

Крутое – Орехово-Зуево

– Так что же всё-таки с нами будет? – спросил я.

– Всё на свете происходит согласно действующей в обществе идеологии, – пояснил чёрт. – Что она провозглашает, то обыкновенно и свершается. Таков непреложный закон развития общества, и через него – конкретной личности. А вектор развития всего социума, в свою очередь, определяется совокупностью индивидуальных стремлений. Вот твой дух, Веничка, чего желает, кроме коньяка?

О, если б я знал, если б я мог выразить, чего так жаждет душа моя! Причём жаждет как совокупно с народом, так и отдельно от него, эгоистично, для себя. Как примирить антагонизм тенденций окружающей среды и устремлений своего эго? Как найти компромисс между тем, что по самой своей сути непримиримо? Это сложнее даже, чем на корпоративе разлить остаток вина поровну, никого не обделив!

– Я не знаю, чего желает мой дух, Козёл,– честно признался я. – Вернее, догадываюсь, но не уверен.

– Хочешь ли узнать, верна ли тебе жена? Или дату своей смерти? Сформулируй вопрос, я отвечу.

– Нет, вот этого я решительно не хочу знать. Подумай сам: стану ли я счастливее, если узнаю, что помру такого-то числа? Да ну тебя, у тебя и ответы-то наверняка дурацкие!

Чёрт сверкнул зубами:

– Я не торговец счастьем. Я всё-таки демон. У меня другое предназначение.

– Ну ладно. Скажи, что будет со страной? Не со мной лично, а со страной?

– А ты действительно хочешь это знать, Веничка?

– Этого я, пожалуй, хочу. Почему мы живём хуже, чем другие? Откуда взялись олигархи-миллиардеры – неужели всё честно заработали? Почему в бесплатной больнице платное лечение? Почему уровень жизни в Москве и Петушках настолько разный? Почему на Руси русских всё меньше? И чем всё это кончится? Неужели то, что делается – к лучшему?

– Всё просто. Начнём с олигархов. Я напомню простую истину: когда государственный лозунг «воруй!», остальное уже не имеет значения. И да, они меняют страну к лучшему. Своему. А уж отсюда вытекают ответы на все остальные вопросы. Так что будущее ты в силах предсказать сам.

– И ничего нельзя изменить? Цены так и будут расти, а нам прикажут надевать на носы цаки и радоваться?

– Я такого не говорил. Ты вправе бороться против худшего и добиваться лучшего.

Тут я крепко задумался. Это что ж получается? Это ж не чёрт, а какой-то нигилист! Он что, подбивает меня на протест?

– Протест может быть законным, – угадал мои мысли Козёл. – Совсем не обязательно бить стёкла и жечь покрышки.

– Мирный протест? – мысленно захохотал я. А вслух сказал:

– А толку-то! Погоди. Я вот сейчас выпью и достойно возражу.

И действительно основательно приложился к горлышку, и от этого сущность моя наполнилась мудростью и пониманием. Темнота вокруг уже не пугала, наоборот, манила пульсирующим потенциалом и загадочностью вариантов. А поезд с грохотом летел под откос и всё никак не мог упасть, удивительным образов каждый раз оставаясь на рельсах.

– Так, – начал я. – Мирный, значит, протест. Ты слышал, чтобы хоть одно дерево протестовало против вырубки? А ведь деревья наверняка протестуют. По-своему. Мирно. Так что не надо втюхивать здесь про эволюционный и революционный пути развития. Вон кот у Степановны всё равно сдох, как она его ни любила. Против лома нет приёма. Сейчас что, особый период истории? У неё других не бывает. А жить хочется здесь и сейчас.

Козёл снисходительно усмехнулся. Смысл его ответной тирады сводился к тому, что ослов на переправе не меняют. Не коней, а именно ослов. Причём под ослами чёрт имел в виду не руководителей, а руководимых. И не меняют их в том смысле, что ослы всегда должны оставаться ослами. И нести свою поклажу.

Подзуживал, гад!

Я и выдал ему от души – про дух народа, про то, что когда нужно, пох…изм у нас сменяется жертвенностью, так бывало во все времена. И тогда всем народам вокруг становится страшно. Ибо игра начинается всерьёз: весь мир пополам и вдребезги. О, бойтесь нас в тот час! Бойтесь все! Потом-то, конечно, всё как-то само собой успокаивается до следующего раза, и оказывается, что ничего уж такого особенного в нас не поменялось. Пох…изм снова берёт верх – и опять из нас хоть верёвки вей.

– Я, признаться, не понимаю такой идеологии, – пожал плечами чёрт.

– Да. Ты не понимаешь. Так и должно быть. Нас никто не понимает. Более того, мы и сами себя понять не можем. Мы слишком велики, чтобы иметь понятную всем и каждому идеологию. «Умом Россию не понять» – это ведь не я сказал. Да если б мы знали, чего нам надо, неужели уже не достигли бы?!

Я задохнулся. Неужто этот рогатый не понимает, что к нам нельзя с той же меркой, что и к остальным?! Какой-нибудь немец или француз давно бы дуба дал, выпей он столько, сколько я!

Да, насчёт «выпей» это я вовремя вспомнил. Остатки коньяка смиренно доживали в бутыли свои последние мгновения. И было совершенно неестественно, что поддержать меня в этом начинании никто почему-то не собирался. Ведь даже у распятого Христа для создания коллектива нашлась пара разбойников, а у меня – нет… Впрочем, и у Спасителя апостолы при аресте поразбежались.

Я попытался нашарить Витька – и не нашарил. И Степановна исчезла – наверно, вышла в этой своей Купавне… Хотя постойте, мы ж до неё вроде не доехали? И тут перед глазами замельтешило: 85 километр – Дрезна – Назарьево – Павлов посад… Постойте, постойте, товарищи, как это? Мы же не на «Сапсане» едем! Ведь этак я не узнаю, будет ли остановка в Есино или нет!

Замечания и советы приветствуются. В меру.