Ну, здравствуй. Как погода? Как дела? У нас под вечер снова минус тридцать. И ветер, закусивши удила, заглядывает в мраморные лица прохожих, торопящихся скорей в натопленные домики-шкатулки.
При свете одиноких фонарей рождается затишье в переулке, мучительное в сущности. Но мне, наполненному письмами твоими, уютно в наступившей тишине, где мысли вдруг становятся живыми, где чувствуешь, что с ног до головы ты изменился, стал мудрей и старше.
Я знаю, что мы все чуть-чуть волхвы, не только в Рождество, (как думал раньше, наученный поэтом), а всегда, способные на светлые безумства.
Мне кажется сейчас, не провода, не спутники нас связывают – чувства, нанизанные кем-то на стихи, на музыку, звучащую повсюду, на тысячу непознанных стихий. Достигнув максимальной амплитуды, они переродят нас, и тогда – ну что нам заколоченные двери, железные заборы, города, чужое восклицание «не верю!»…
Тогда я не нажму опять «delete». Ну, а пока: прости меня, родная…
Я вновь пишу… что весел и небрит, что слышу стук уставшего трамвая, в котором едешь ты, твое тепло летит ко мне сквозь тучу снеговую.
…Я, глядя в запотевшее стекло, черты твои по памяти рисую.
Пиши мне.

Замечания и советы приветствуются. В меру.