Сколько себя помнила, она вечно встревала в истории из-за этой своей, так называемой в теплом семейном кругу, особенности. А психиатр, знаете ли, миндальничать не стала и вывела прямо на обложке детской, четырех лет отроду, медкарты на редкость разборчивым почерком: «Врожденная патология восприятия», доступно пояснив, что если это не лечить, то дойдет до… Такое длинное слово, по вкусу похожее на апельсин, а по цвету на плесень. И понеслось: пустырник, валериана, пионовый настой, ноотропы всех цветов радуги — на завтрак, за обедом, на ночь — и хоть бы что! Особенность не поддавалась и, хуже того, расширяла свои владения в ее детской кудрявой голове, захватывая все новые территории. Едва ей исполнилось шесть лет, как ее отдали в первый класс, возлагая огромные надежды на отечественную педагогику. Бабушка, так та просто была уверена, что в школе-то все особенности и должны исчезнуть. И в каком-то смысле прозорливость пожилой женщины не подвела: внучка перестала драться во дворе и таскать безропотного кота за его несчастный рыжий хвост — первый класс — это же почти взрослая жизнь, не детсад какой (правда ведь, ба?)! Но вот особенность… В её памяти живо вставала картина, как утром в день ее первого Первого сентября мама, ведя за руку огромный букет гладиолусов, давала последние напутствия: «Нос высмаркивай, ни с кем не дерись, бант не снимай, портфель не забывай. И про эти свои придумки, я тебя прошу, никому не рассказывай, ладно?» «Почему? Что у других так не бывает?» «Нет, не бывает! Не говори и всё. Потому что я так сказала!» Она послушно не рассказывала, хотя бант все таки потеряла, как бы случайно обронив его с коротенького хвостика на затылке, где он противно стягивал светлые кудряшки: как будто так красивее, когда вся кожа на голове красная и уши торчат. Школьная жизнь началась.

А вместе с ней начались эти нелепые истории из-за которых во всей школе эту кудрявенькую блондиночку, на которую уже в седьмом классе заглядывались все хулиганы района, прозвали глюконутой. И всё с легкой руки русички, которая ведь сама тогда ошиблась, сама! А она набралась смелости взять, да…
- Да, ты чего руку тянешь? Выйти нельзя — у вас перемена была!
- Нет. У вас на доске ошибка.
Класс замер. Такое сказать! Русичке! Да пусть там хоть «не» с глаголом слитно или даже «жи-ши» через «ы», а этой рыжей ведьме с пучком лучше поперек даже не пикать!
- Та-ак? И где же у меня ошибка? И встань, когда с учителем разговариваешь!
- В слове «перепетии». У вас там «е» после «р».
- Глазастая ты, как я погляжу! А какая буква там должна быть по-твоему?
Она стояла в гробовой тишине, как летописный герой, вышедший один на один с трехголовым змеем. Страх спутывал все мысли, мурашками бежал по спине и слегка потрясывал колени, но ведь там была ошибка и буква-то на самом деле должна быть…
- Синяя! Си-ня-я, понимаете?
Класс грохнул. Русичка, сильно изменившись в лице и, по-видимому, забыв о перипетиях, молча подошла к парте, заграбастала её дневник и тут же через всю страницу написала, на редкость разборчивым почерком, «Сорвала урок своими галлюцинациями! Прошу родителей явиться для разъяснительной беседы!»

А ее первый парень? Тоже хорош! Спартаковский болельщик… Ведь она тогда, в пятнадцать лет, тоже фанатела, носила «розу», знала наизусть все эти их кричалки, орала с трибун про «наш Спартак — великий клуб», но вот только…
- Дим, а тебе никогда не казалось странным, что они красно-белые?
- Не-а, а че ты заморочилась-то? Мясные цвета!
- Ну, они же должны быть желто-синими, там же «С» и «П».
- Че? Ты че гонишь? Ты че их не уважаешь?
Вот так была разбита первая любовь и вера в то, что её кто-нибудь вообще поймет на этом свете.
Раз уж Димон не понял, то что уж о других говорить!

Да и дома, где на её особенность смотрели как на хронический насморк или неистребимые прыщики на плечах — в принципе, не мешает, а потом и само пройдет — она уже не болтала о разноцветных буквах обоих известных ей алфавитов, днях недели, пролетающих обязательно справа налево (но вторник всегда, почему-то, чуть выше понедельника и как-то розовее), о вкусных и невкусных мелодиях, в которых труба иногда просто перебивает все своей горчицей и даже кофейные клавишные не спасают… Она уже понимала, что у других так не бывает. И, мамочки, как же ей было трудно с этим миром, в котором, ну, решительно никто не мог оценить сочетания цветов слова «алое»! А она, изобразив его акварелью, повесила над кроватью, чтобы каждое утро жмуриться от наслаждения, купаясь в этих серебристо-бирюзово-розовых оттенках. А какими на вкус были песни её любимого Сплина! Так бы и поделилась кусочком с подругой, да, жаль — та тоже считала её немного того — с приветом.

И тогда она стала писать стихи. Просто так — от скуки и назло. Ну, с приветом, так с приветом: кому не нравится — всем привет! Пока, то есть. С обратной стороны тетради по физике (вот где скучища-то!) копились строчки, в которых её цветные буквы и вкусные звуки обретали право на голос:
«К» — бирюзовая прожилка
Внутри вишневого аККорда,
«Р-Д» окутывает дымка
Лилововеющего ноРДа,
«О-Е» слегка белесоватый
Как небо в зыбком летнем знОЕ,
И в нем парит как Птах Пернатый
Лазоревое «П» Покоя…

Ну, в общем, такой вот лирики набралось в тетрадке по физике больше, чем задачек про массу и мощность. И ведь дернул её тогда кто-то по дороге домой зайти в кафе. Они налопались мороженого (под обалденно хрустящие гитарные ритмы — кто-то репетировал к субботнему концерту), построили глазки молодым музыкантам, и, хихикая, ушмыгнули домой, пока к ним не стали клеиться (вот, дуры-то были, а?). А дома она обнаружила, что тетрадка по физике — да, черт с ней физикой! — её тетрадь со стихами пропала! Ну, надо же быть такой клухой! Теперь ведь кто-нибудь найдет, почитает и позора не оберешься! Или еще хуже — выкинет и даже читать не станет… Что делать-то, а? Уж она бегала и в парк, и на площадку, и в кафе — нет тетрадки и все тут.

А в субботу, выпросив у мамы денег в счет подарка на следующий новый год — на дворе стоял апрель — она пошла-таки на концерт к этим хрустевшим электрогитарами и щедро сдабривавшим этот хруст солью и перцем ударных начинающим панкам. И она даже немного выпила — ведь успеет же выветриться до дома — и даже попробовала сегодня первый раз покурить, вот так в себя с затяжкой «а-а-аптека», в туалете у окошка (странно, но табак напоминал тот самый вкус, который бывает, когда слышишь низкий голос виолончели… надо бы еще раз проверить). А когда вернулась обратно в маленький зальчик с импровизированной сценой, то к ней подошел…
- Привет! Это ты в прошлый раз тут с подружками хихикала?
- Нет, не я, это моя сестра-близняшка, а я вот только что с Северного Полюса вернулась…
- Ну, ладно тебе, ты была — или вы веснушки на ксероксе печатаете? Как тебе наш концерт?
(Супер! Мега! Круто! А ты, басист, так и вообще — парниша улетный! А я стою, как дура, и не знаю, говорить, что я в одиннадцатом или соврать, что уже в институте?)
- Да, нормальный концерт, ты ничего так там во струнам хрустишь… то есть лупишь.
- Да я сам знаю… Шучу! Спасибо тебе, мы только недавно начали, не сыгрались еще толком, но куча идей. Нам бы песен побольше. Слушай, в прошлый раз я все смотрел, а когда ты ушла…
(Мама! Я ему нравлюсь что ли?)
- Тут на столе тетрадка какая-то осталась, не твоя случайно?
(Мама!! Только не это! Ведь стихи читал, точно! Теперь скажет, что я головой тронутая…)
- Нет, я свое добро не разбрасываю, так что ищи хозяина дальше.
- Да? Ну, жалко… А то мы тут с ребятами поглядели тексты — супер! — что-то даже уже попробовали с музыкой соединить. Там, знаешь, такое было, сейчас наиграю, как у нас получилось:
Раз, два, три, и…
НоЧь наступила и пьяная «Ч»
Бродит впотьмах, багровея рогами.
Черти лохматые ждут у печей
Свежие «Ж»ертвы по цвету как пламя…

- Круто!
-Что, точно не твоя тетрадка?
(Мама!!!)
- А покажи-ка еще раз… Эта? О, слушай, а ведь точно моя — вот имя на обложке — физика моя любимая вернулась! А стихи… Ну, это так — от скуки балуюсь.
- Слушай, ну, пошли, я тебя с нашими познакомлю! Вот это удача, что ты на концерт пришла! Ты в одиннадцатом, значит? А я на втором курсе, на дизайнерском. У нас там полно синестетов.
- Кого-кого? Каких синситетов?
- Ну, этих, у кого буквы и цифры цветные, имена, там, дни недели — си-не-сте-тов. У тебя ж об этом все стихи! Ты же о себе пишешь?
- Ну… о себе, а что? Ты что, других с такими… особенностями знаешь?
- Полно народа! У нас девица одна только и рисует свои дни недели и месяцы, моделирует в объеме на компе, чтобы они как по воздуху летали, и календари виртуальные делает для всяких сайтов. Другой парень имена на вкус чувствует, ну, так он с девушками по имени Юля даже в кино пойти не может, говорит — кислые они и все тут. Знаешь, так даже у Набокова такое было, ну, у того, который «Лолиту» написал. Читала?
(Все собиралась, так ведь за этими Толстыми-Пушкиными времени на нормальную литературу не остается!)
- Так как эта штука называется? Синте…
- Синестезия! Ты что — первый раз слышишь? Ну, ты даешь, подруга! У самой такая штука прикольная, а она ни сном ни духом! Ладно, потом познакомлю тебя с нашими эстетиками-синестетиками, а сейчас, пошли с группой знакомиться!

- Мама! Мама!
Она вбежала домой, вся взъерошенная, растрепанная, запыхавшаяся:
- Ма-а-ам! Я поступила!!! В списке! На первом месте! На бесплатное!
Мама кинулась ее обнимать, даже, почему-то, кажется, заплакав от счастья.
- Мам, круто да? Он на третьем, я на первом, значит, я у него буду лекции брать!
- Ты на халяву-то не очень рассчитывай, а то никаких вам гастролей с вашими песнями не будет: учеба что бы не первом месте! А этих-то своих, синестетов, не видала там?
Мама уже без подозрения и опаски произносила это слово, кажется, поверив в него даже больше, чем в пионовый настой. Оставалось убедить бабушку.
- Нет пока, в сентябре видно будет, наверняка пара человек попадется. Я ж тебе говорила, что среди художников их вообще много.
- Да, и, ты знаешь, по-моему, не только среди художников. Я тебе тогда рассказывать не стала, до самой как-то не сразу дошло, а теперь-то понятно… Помнишь, тогда, в школе, когда меня русичка ваша вызывала, ну, классе в седьмом?
- Ну, само собой! Я же тогда при всех брякнула, что «И» — синяя, а она…
- А она мне и говорит, когда я пришла-то тогда, мол, девочка ваша тут на уроке ерундой занимается, смешит всех, говорит, что «И» — синяя. Ну, я ей тогда и говорю, что, мол, это она не нарочно, может как-то случайно получилось, от волнения. А она-то, знаешь, что мне на это? Вы, говорит, как взрослый человек объясните своему ребенку, что «И» синим не было и быть не может, потому что оно у всех нормальных людей зеленое! А ребенок ваш, говорит, пусть лучше себя в классе вести научится, чем ерунду всякую нести. Вот так.

Автор готов к любой критике. Смелее!