Приехал починить на доме крышу, –
старушка мать крутилась у плиты,
а я вползал по лестнице всё выше,
в паучье царство пыльной пустоты.

Под скрип стропил и маточные вздохи
я прикасался к тайнам прошлых лет,
к простым вещам порушенной эпохи, –
как будто в детство выиграл билет.

Старья и хлама сложенные кучи
собой заполонили мрачный фон.
Прорезавшись из щели тонкий лучик,
пятном уткнулся в старый патефон.

Отёрлась пыль с изделия «Пласттреста»,
нашлись пластинки – раритет имён!
Ему под солнцем предоставив место
в плетёном кресле НЭПовских времён

я с ним возился словно повитуха, –
вновь закружил шеллаковый* «Record…»
В углу, в тенетах смолкла цокотуха,
и механизм шипя, извлёк аккорд…

Икнув, гитана вылилась грустинкой,
затем ямщик озвучился во мгле…
Вращали грёзы старые пластинки,
кайфуя вслух на тоненькой игле.

Сквозь переплёт чердачного окошка
вливался свет, как мягкий контражур;
и «Правда» впечатлялась под лукошком,
и ветхо так, пижонил абажур…

А я сидел как йог на табуретке
в застывшей позе «глупого птенца»,
себя, представив снова малолеткой,
живым припомнив, деда и… отца.

*шеллак – смола для изгот. гр. пластинок.