- Какой он всё-таки мальчишка! – плачет няня…

Я в бескозырке, голубых штанишках,
и чувствую спиной всю зыбкость трапа.
Из провожающих – лишь няня с грустным папой…
Вот-вот отчалит белый пароход,
а мне седьмой
пошёл сегодня год…

Фотограф, словно пудель, суетлив;
установив свой новенький штатив,
кричит: «Смотри,
отсюда скоро выпорхнет синичка!»
Я знаю, никакой синички нет,
и я не улыбнусь ему в ответ…
На трапе – девочка с тонюсенькой косичкой,
матрос усатый скалит жёлтый рот;
гудит, как улей, петроградский порт…

Моя кузина, или просто «Лизка»,
всё время строит глазки офицерам,
и кто её учил таким манерам?)
Велит, чтоб звали не иначе — «Сьюзи»;
у Лизки две пшеничные косы,
а мордочка – как будто у лисы…

Вчера она гуляла по аллеям
с каким-то длинноногим шарлатаном,
и этот длинноногий шарлатан,
кузину взяв под острый локоток,
твердил, как попугай: «Шарман, шарман…»
А после Лизка (волос – на пробор),
Играла партитуру в «ля минор»…

Вздыхала нянька: «Новый ухажёр…»
и в белый фартук тихо так сморкалась;
а Лизка пуще прежнего старалась…
Вот верно говорят – любовь слепа!
И только добродушный мой папА,
раскачиваясь в такт в уютном кресле,
рукоплескал и всё кричал «прелестно»…

Я, наконец, допил свой гоголь-моголь
и шарлатану показал язык –
подумаешь, какой нашёлся щёголь!
А он вдруг зло блеснул пенсне в ответ
И стал зелёным, словно мой берет…

И, слава Богу, этот щёголь Лизкин
нас проводить на пристань не пришёл,
не нёс до парохода чемоданы…
А здесь такая вонь и толчея:
носильщики, и рыба, и бакланы,
и барышни, и чопорные дамы…
У этих толстых щепетильных дам
я как-то на картинке видел сам),
в чулок ажурный не влезает ляжка;
чулочек держит белая подвязка,
а сверху белым облаком – рейтузы…

- Я на тебе женюсь, — сказал я Сьюзи, -
как только возвратимся в Петроград!
ПапА велит запрячь кобылу в бричку;
поедем, обвенчаемся с тобой…
Я улыбаюсь… И седой фотограф
мне машет на прощание рукой -
ну вот и всё, лети, моя синичка!..

- Отчаливаем, Лизка! Ветер – вест!
- Скорей бы уж добраться до Парижу…
- Парижу я пока ещё не вижу…
И вдаль смотрю, пока не надоест.

…Париж, Париж!
Там заросли настурций,
Там орхидеи, может быть, цветут
и кофе с круассаном подают
на серебре фамильном по утрам…
Скорей в Париж, бегом от революций
И прочих, неприятных сердцу, драм!

Давно растаял вдалеке причал…
- Ты слышала, папА вчера кричал,
Что не оставит родины и флота?!
- Ты думаешь, мы не дождёмся фото?..
- Пойдём-ка лучше, милый, по местам…

Приснилось мне, наверно -
через год,
под сапогом усатого солдата:
красивый снимок — мальчик, пароход
история – она не виновата!),
каллиграфически в углу на фото дата –
семнадцатый для Петрограда год…

В оранжереях вдруг зацвёл гранат,
Но только не для нас с моей кузиной;
В Париже пахнет горькою чужбиной,
И кровью пахнет милый Петроград.

Замечания и советы приветствуются. В меру.