Михалыч осмотрел иностранца с головы до пят и вздохнул. И где они моду эту берут? Кепчонка в клеточку, ботинки в дырочку, пальтишко в ёлочку, бороденка какая-то плешивенькая. Михалыч был осведомлен начальством, что иностранный корреспондент желает написать в иностранный журнал о местной жизни и, что он, Михалыч, должен эту жизнь иностранцу аккуратно показать.»Как звать?» — спросил Михалыч, но гость изобразил непонимание и Михалыч применил школьные знания: «Нэйм твой как?». «Май нэйм из Рич». «Изрич?» — у Михалыча потеплело на душе,»а я Михалыч. Ну, будем знакомы!». «Я есть хотьеть понимать риал русский жизнь», — изрек Изрич, видимо тоже применяя школьные запасы языка. Михалыч прикидывал: Изрич, хоть был и не слабый малый, но, все ж таки иностранец, неженка, а что если не осилит? Но задание от начальства легло на его, Михалыча! плечи, а, значит, и выполнять он его будет, как умеет. «Ну, пошли, Изрич, познакомлю с жизнью». И Михалыч приглашающим жестом показал иностранцу место встречи с жизнью. Михалычева бойлерная блистала всеми котлами и вентелями, обдавая гостя сыроватым маслянистым теплом. «Вот, Изрич», — стал объяснять Михалыч оглядывая свое хозяйство, «вот здесь жизнь и зарождается. А вот», — Михалыч выставил на самодельный фанерный стол литр водки, «а вот это — питательный раствор, в котором жизнь развивается. Ты, Изрич, стакан имеешь при себе? Вижу, что нет. Ладно, выдадим. Садись». И ловким движением Михалыч сбросил на пол газеты, рыбную чешую и кое-какие инструменты, освободив вторую табуретку. Изрич оказался парень не промах и первый литр разделил с Михалычем по чести, не закусывая. Он что-то черкал в блокнотик и иногда кивал в знак понимания, мол, гуд и давай еще. Михалыч, дабы гость не скучал, рассказывал о своей работе, хваля начальство и правительство. Второй литр шел под рассказ о прошлом Михалыча, его деревенском детстве, отчаянной молодости, многоопытной зрелости. Третий литр смешался со слезами любви к матери, родине (и её матери), к Наташке малярше и голодающим детям Африки. Четвертый — родил в Михалыче поэта, и даже песенника. Он решил, что Изрича пора приобщить к русскому фольклору и литературе программы средней школы. «Э-эй, ухнем-м-м», — тянул Михалыч, вкладывая, сколько считал необходимым, русской души, чтобы иностранец понял её всю. Пятый и шестой литр были молчаливыми. Михалыч вспоминал. Изрич записывал что-то свое, иностранное. На седьмом Изрич попросился в туалет, знаками объяснив Михалычу, что ненадолго. «Да, ноу проблем! Тут за дверью шторка, вот куды-нибудь туда и можно». Изрич обернулся скоро и восьмой литр начали бодро, как заново. Михалыч объяснил посвежевшему гостю принцип работы роторного двигателя и парового насоса. Изрич что-то законспектировал. На девятом литре Изрич попросил научить его красивым русским словам. Михалыч, посоображав минутку, научил Изрича говорить «индустриализация» и «выходные». Михалыч как мог проявлял радушие и на пятнадцатом литре достал сушеного леща. Изрич научился чистить леща от хвоста и что-то зарисовал в блокнот. На тридцать четвертом литре Михалыч предложил перекурить, для чего была открыта маленькая форточка под потолком и в нее стало видно звезды. Михалыч попробовал иностранные сигареты, вежливо потянул пару раз и закурил свои. Под своими звездами свой табак был слаще. Пятидесятый, юбилейный, литр Михалыч с Изричем пили за мир. На семьдесят шестом Михалыч показал Изричу татуировку на спине. Там был герб города Йошкар-Ола: лось с короной — древнее тотемное животное славян. На восемьдесят втором литре Михалыч повздорил с Изричем из-за его клетчатой кепки. Но уже на восемьдесят четвертом Изрич, как гость не желающий обидеть хозяина, сменил кепку на предложенную Михалычем лыжную шапку. Михалыч утихомирился и девяностый литр закончили в честь Вадима Гиппенрейтера, трехкратного чемпиона по лыжному спорту. Михалыч был доволен. Изрич как настоящий мужик дошел до сотого литра не дрогнув. — Сотый…

Маленькая студия тонула в сигаретном дыму. Главный режиссер склонился над набросками последней серии «Михалыча», как над картой наступления войск. Решалась судьба последней серии всенародно любимого мульт-сериала.
- Пусть пьют за баб. У них про баб мало было, — предлагал помощник главного мультипликатора, — Мы им бабу нарисуем с вот такими…
- Бабы — это пошлость. Пусть пьют за нефть! Вот вам и будет «риал жизнь», — вмешивался звукорежиссер.
- Пусть они поженятся в последней серии, а сотым литром свадьбу обмоют! — ляпнул главный мультипликатор, и сам покраснел.
Главный режиссер мучительно поднял красные от дыма и бессонной ночи глаза.
- Нет, все хрень какая-то! Последняя серия должна быть бомбой! А ваших баб с нефтью и свадьбами каждый дурак придумает! Пошли по домам. Завтра продолжим. Зрители пусть ждут.
Студия опустела, свет погас, щелкнули замки, стихли шаги под окнами.

Михалыч вытащил сотый юбилейный пузырь и поставил на стол.» Изрич, ну, чё? Нам чё, сухой закон тут объявить, пока они думать будут? Давай, с юбилеем». Он разлил по стаканам. «За что? «- спросил Михалыч, чувствуя торжественность юбилейного момента. Он сам хотел посвятить сотый литр чему-то важному, большому, в масштабах страны или даже космоса. Но чувствовал, что на этот раз инициативу нужно отдать гостю. «Я хотьеть мэйк э спич», — Изрич приосанился и поднял стакан. Михалыч сообразил, что гость сказал что-то важное. «За Макеспича? Друг что ли твой? Ну, коли мужик хороший, то давай за него!» И Михалыч с жаром махнул первую юбилейную. Было приятно угодить гостю. И даже как-то потеплело на душе от того, что где-то там, в далекой стране жил этот самый Макеспич, а он Михалыч пил за его здоровье юбилейный сотый литр.

Автор готов к любой критике. Смелее!