Как же она хотела, чтобы он бил сейчас не Залевскую, а ее. Бил по лицу наотмашь, и длинныезолотистые локоны разлетались бы в стороны, и точно так же распахнулась бы короткая сиреневая курточка, обнажая точеную фигурку, и длинная тонкая сигарета выпала бы и рассыпала пепел и искры по кафельному полу лестничной площадки. Но ее тонкие жиденькие перекрашенные в баклажановый цвет волосики еле доходили до плеч, черная заношенная куртка сидела мешковато на коренастом теле, курила она что подешевле, и звали ее не Вероника, как Залевскую, а просто Оля. Теперь она смотрела из-под накрученной челки, как он целует зареванную, еще брыкающуюся, но прекрасную Залевскую, а та уже крепко сжимает сиреневыми ногтями его адидасовский пуховик в знак примирения и девичей власти.
Вся компания собралась выходить из теплого подъезда, допив остатки водки с кока-колой и аккуратно подобрав за собой бычки (послезавтра перед дискотекой им опять здесь сидеть, так пусть чисто будет!). Оля шла на дискотеку и в ее опьяневшей голове распускались мечты о нем, о бурных сценах ревности и жарких объятиях любви.
Скоро у нее появился этот досадно нескладный, но добродушный и улыбчивый Илюшка, и она стала его мучать. Перед встречей брызгала на себя отцовский одеколон, мол, обнималась с другим, не открывала дверь, когда он приходил в назначенное время, мол, забыла, убежала гулять с кем-то еще, танцевала на дискотеке медляки с незнакомыми парнями, мол, я нарасхват, а тебе, так, просто повезло, что я с тобой встречаться согласилась. Но Илюшка ее был незлобливый и ссор не допускал. Ей, конечно, было приятно, когда он при всех, как будто сердито, мог шлепнуть по попе: «а-та-та, девочка непослушная», но… Чтобы волосы разлетелись, взметнулась куртка, сигарета с искрами об пол, слезы, угрозы, крики, а потом, на глазах у всех объятия, тихое, хриплое «Зая, прости…» и поцелуй… На это ее неуклюжий добряк Илюшка способен не был.
В пятницу перед дискотекой он, как всегда, зашел за ней домой. Открыла спокойная, даже какая-то задумчивая. На ней была новая сиреневая курточка, чуть кургузая, но все лучше, чем черный затасканный мешок. По дороге в подъезд соседнего дома, где на четвертом этаже всей компанией они обычно выпивали перед дискотекой, она ласково держала его за руку. Илюшка балдел. Нежели до нее дошло, что он ее… ну, вообщем… очень он ее… Хотелось сказать эти сокровенные слова в какой-нибудь особенный день: новый год, там, или день всех влюбленных. Но был ноябрь, нужно было еще чуть-чуть потерпеть.
В подъезде она выпила пару раз, достала из плоской серебристой пачки длинную ванильную сигарету, ловко прикурила. Илюшка ею любовался. Когда все уже были навеселе и разговоры пошли за жизнь, она отозвала его в сторонку. Ладони у него похолодели от волнения. Она что, сама что ли первая скажет? О таком он даже мечтать не мог. Поднялись на площадку пятого этажа. Она повернулась к засиженному мухами пыльному подъездному окну, закурила, начала говорить что-то про прошлую неделю, когда он в очередной раз не застал ее дома. Илюшка стоял у большой трубы, чтобы сплевывать семечки не на пол, а в ковш мусоропровода: бросал курить ради нее, чтобы у них потом дети здоровые родились, но, когда нервничал нужно было что-то вертеть в руках и во рту. Она все говорила и говорила, но у него в ушах засела фраза, сказанная несколько минут назад: «…была с ним тогда всю ночь, ну, прости, что ли». После этого он уже ничего не слышал. Семечки полетели в большую трубу, хмель сошел. Он, ошарашенный,смотрел на нее во все глаза и пытался понять, за что?
Замолчала. Просто курила и ждала, чуть сжавшись и приготовившись. Вот сейчас. Вот. Он подходит, ближе, отряхивает ладони, вот сейчас, и… Он обнял ее и заплакал. Он хотел, чтобы ей, такой колючей, неуверенной в себе,» только бы быть хуже подруг», стало, наконец-то понятно, что он ее…
- Дебил! Ты че делаешь? Ты че, ты че не понял? Я с другим мужиком спала! Дебил! Ты понял, нет?
Он отшатнулся от нее. За что?
- Оля, я тебя…
- Дебил, мля! Ну, ты че еще сопли тут распустил? Тебе не с девушками встречаться, а у мамы на ручках сидеть еще! Да, иди ты!
Она кинулась вниз по лестнице, мимо не по-пьяному притихшей компании. Волосы вразлет, курточка нараспашку, сигарета с искрами об пол, слезы обиды блестящими ручейками по разгоряченным щекам… Даже Залевская обернулась.
- Дебил! Вот, ведь дебил-то! — доносилось уже с первого этажа.
Илюшка вышел из подъезда и, закурив, пошел домой. Он думал о том, что, наверное, он просто некрасивый и не стоит ничьей любви.

А она летела по улице с волосами по ветру и курткой нараспашку, чувствуя как с каждым отрывом от земли становится все легче, все изящнее и красивее и, в конце концов, — такой же прекрасной, как все звезды кино и клипов. Как Залевская. Как сама красота.

Автор готов к любой критике. Смелее!