Я расскажу вам о Лео. Это был обычный человек, как мы с вами, только гений. Не подумайте ничего превратного, он умывался дважды в день, ел трижды в день, храпел по ночам, выругивался, когда задевал мизинцем о ножку кровати. Сам же Леонардо, как и положено великим, не осознавал всего своего превосходства над другими представителями вида homo sapiens, и даже на смертном одре жалел о том, как мало успел.
Пройдет без малого 500 лет с момента его смерти, а на земном шаре каждый, кто умеет читать, будет не только знать его имя, но боготворить и восхищаться. В городе N люди будут стоять очереди на холодной сибирской земле за билетами на выставку этого человека. Их не остановит ни духота в помещениях, ни цена билета, ни убогость организаторов. Они будут терпеть все это только ради того, чтобы прикоснуться к его гению.
***
И вот я держала билет обледеневшими руками и пыталась согреть ладони своим чуть теплым дыханием. Под стеклянным куполом при ослепляющем свете ламп стояла страница из дневника Леонардо. Как в тумане звучали слова экскурсовода, который предупреждал нас голосом рекламодателя, говорящего о публичной оферте, что страница, возможно, и не из дневника бессмертного гения, так что имейте ввиду, жил он давно, и никто ничего сейчас не докажет… и все-таки от осознания того, что страница может быть и его рук творением захватывало дух, я пробралась сквозь толпу и разглядела наброски, одна мысль была в голове: “Великий! Великий!”
В одном из залов висели анатомические зарисовки Лео. Много лошадей и много младенцев в утробе матери. Разглядывая их, я почему-то ляпнула тогда: “Да, Лео неплохо рисовал!” Ляпнула и смутилась: откуда это дурацкое слово НЕПЛОХО, я с ума сошла? До сих пор стыдно, что я так сказала.
Последний зал был посвящен секретам картины “Мона Лиза”. Она была изображена в разных оттенках, будто ее раскрасили фильтрами Инстаграмма. Крупным планом выделены руки и губы. Улыбка, о которой говорят, пожалуй, даже больше, чем о застрахованной на миллионы улыбке Джулии Робертс, заставляла смущаться. Я закрыла глаза и на минуту затихла, уводя в фоновый шум голос экскурсовода.
Рядом стояли две барышни. Одна из них рассуждала о картине. Где-то в глубине души, я понимала, что, подобно вору, проникаю в чужой разговор, который меня не касается, но все равно слушала. “Не стесняйся, это не стыдно! Все мы подвержены таким соблазнам, как подглядывание в замочную скважину”,- шепнула сомкнутыми губами Мона Лиза в моей голове. “Ладно, уговорила,”- ответила я ей, и продолжила кормить свое любопытство.
- Я поняла! Поняла, почему Мона Лиза так скромно улыбается! — сказала одна из девушек. — У нее некрасивые зубы! У меня тоже некрасивые зубы и я тоже всегда так улыбаюсь, — добавила она.
- Мона Лиза копит на виниры! Прямо как ты! — расхохоталась в ответ ее собеседница.
****
Эта беседа и сейчас не выходит у меня из головы.
Получается, каждый хочет улыбаться широкой голливудской улыбкой, но не делает этого, потому что считает свою улыбку недостаточно красивой?
Оставим улыбку.
Фото в купальниках на побережье с обязательными атрибутами из томного взгляда, идеального тела, капель воды, стекающих в складки купальника… господи, этих чертовых капель, которым дозволено пересекать запретное. От этого отказываются не по доброй воле?
Каждая дурнушка, оставшись тет-а-тет с собой, мысленно наряжается для фотосессии на пляже в подобие одежды, именуемое купальным костюмом, намазывает себя маслом для загара, распускает такие манящие чуть спутанные волосы и приподнимается на носочки, чтобы сделать непринужденно-вожделенную позу, недоступную Моне Лизе?
Едва ли удастся узнать хотелось ли изобразить Моне Лизе больше огня на своем портрете, однако точно ясно, что Лео знал толк в улыбках, и, как все великие, жалел о том, что мало успел.

Замечания и советы приветствуются. В меру.