«Послушай-ка, у каждого своя жизнь, будь он тебе папашей в десятой степени, то и тогда бы отеческой любви даже в минус квадрате не было бы, тянуло бы на статистическую погрешность. Всосал, огрызок? Они с твоей матухой совокупились в подъезде на подоконнике и вся недолга, а дальше ты попёр парным эволюционным делением: спермтозавром из яйцеклетки. Она как только его не облизывала за печать в паспорте! Ты-то ведь не вспомнишь, был зачатком в початке. Он-то её старше, протухшая парочка: отсыревший от пива и водки Бармалей и обкуренная кикимора. Бля, ты бы видел как они на пару шкандыбали по улицам. Это надо было записывать на память потомкам. Огрузлый мужичина, дубина стоеросовая, у которой в животе при малейшем движении что- то колышется и булькает как у водяного, на губе сиротливо висит забытый, замусоленный бычок, из носа кустятся волосы, в которых как в морских водорослях прячется зелёная засохшая сопля- медуза, а на этом уродливом чучеле висит худосочная вешалка. Картинка типа: приплыли? Нет ещё, сейчас со дна весь ил соберём.
Вот ты мне скажи как на духу, по чесноку: это гумасроиды натурализированные или натуральные? Можешь не отвечать, натуральные. Они ещё в утробе рехнулись и вышли на свет божий не как все: вперёд головой, но жопой, волосастой и, наверное, зеленоватой, как у земноводных. Про твой выход на бис ничего приятного не могу сказать, так как было кесарево извлечение. Ты, понятное дело, дико сопротивлялся, очень уж жить не хотелось. Видимо, чуял, что мокрым слизняком в прогнившей подстилке каменных джунглей влачиться не из лёгких будет. Но ты выжил, сучий выродок, и даже обоссал акушерку, вот ведь как отомстил, значит, за свою несостоявшиеся похороны. Ты всегда торопился, шустряк-самоучка. Но, что тебя отличало от таких же спиногрызов, так это неутолимая жажда движения. Забавно было наблюдать, как ты ползал в лабиринте обо*ранных пелёнок. Хотя, назвать пелёнкой разорванные пополам полиэтиленовые мешки, как- то нелогично, но за то скользил без проблем, а когда ты ещё пользуешься всеми четырьмя конечностями, это большой плюс. Опять же хавка всегда под рукой. Нет, тебя иногда кормили какие-то случайные тролли, которые забегали к твоим вурдалакам на стаканчик или на дозу, но в основном, твои более тяготели к рациону спартанскому: хлеб с водкой или вином. Ты, понятное дело, отключался на раз, а не на два. Плюгавый, чего с тебя взять, да и гумасроидам спокойней: дитё спит, круглосуточный раут идёт. Что такое раут? Ну это, когда все нажрутся до зелёных соплей и орут, пляшут, идут блевать на соседей, чтобы и они прониклись высокохудожественной алкогольно-наркотической абстракцией. Опять же, кто-то из соседей захочет изобразить из себя знатока пластической хирургии и вмажет битой (вот ведь взяли моду у америкосов!) по черепу или наотмашь по челюсти. Разговор по душам и завяжется. Дальше, понятно, органы вступают хором. Какие, какие. Внутренние. Склероз — у тебя, выкидыш, ранний. Тоже ведь битой крестили, просто ты сразу отключался, поэтому припоминаешь с трудом, да и то не про то, что нужно. Но ты не переживай, пройдёт. Как вынесут вперёд ногами, так оно и само рассосётся, как будто и не было вовсе.
В четырнадцать стало полегче, ты состарился. По вашим семейным меркам тебе теперь лет пятьдесят будет. Ну так, столько повидать-то за одну пятую простой, необгаженной человеческой жизни не каждому удаётся. Тебе повезло: ты поглядел, к тому же был непосредственным участником событий и остался жив. Это же счастье, засранец! Мы будем плакать, петь, смеяться и в воздух чепчики бросать. Я сказал: бросать, а не поссать, глухомань ублюдочная. Ладно, ладно, не реви, родственник шутит.
Теперь ты взрослый мужик и можешь принимать самостоятельно решения, но, как куратор потусторонней жизни, я тебе честно хочу заявить, что я не одобряю твои сексуальные заморочки с унитазом. Во-первых: унитаз — он, то есть мужик. Чего несу, твою мать! Ну не важно, ты же всё равно без дозы не всосёшь… Хотя и после не до сантиментов будет, потому что в космосе своих проблем до хрена. Так, на чём мы остановились, ах, да, во-вторых: хочу тебе со всей откровенностью заявить, что фаянсовый проём совсем не похож на тот орган, о котором ты фрустируешь. Совсем разные вещи, даже близкого родства нет. Я сейчас с кем разговариваю, тупорылый упырь? Беда с этими ранними рамоликами-маразматиками, пробелы процесса проживания катастрофические, точнее сказать, выживания.
Ну вот заныл опять! Подбери слюни, забрызгал, не оттереться! Я твой пропуск в лучшую жизнь, в новый мир, понимаешь? Он как ярчайшая звезда во всей вселенной будет светить тебе каждый божий день, это и есть твоё божество, пусть не надолго, всего на мгновение, в твоей заплёванной тобой самим судьбёшки-по*лядёшки, и ты вникнешь, что лучше один раз долететь до своего светила, чем всю жизнь висеть распятым на креста неведомо за что. Что скажешь, обмылок?»
Существо, с трудом напоминавшее человека, долго смотрело на шприц, наполненный дозой, который только что закончил свою зажигательную речь. Негнущимися пальцами он (да, это было существо мужского рода) взял шприц и попытался воткнуть в убегающую внутрь руки вену. Не получилось. Он не чувствовал последнее время боли, она как бы опосредованно висела каким- то знакомым звуком-ощущением где-то в мозжечке или гипоталамусе, не иначе, потому что остальное мозговое пространство было загажено какой-то чёрной субстанцией. Тогда, потуже перетянув резинку на руке, он попробовал ещё раз и у него получилось.
Что-то заискрилось внутри него нежным согревающим светом, переливаясь изумрудно-перламутровым бархатом. Причем, звуки стали осязаемы, у них появился цвет и запах. Можно было потрогать что-то фиолетовое или красное, погрузить в это руки и перекатывать, скатывать в шарики. Откуда-то сверху пролился теплый дождь, унявший жгучую боль в затылке, и стал нежно поглаживать его, массируя мягкими, бархатистыми ладонями по спине, шее, затылку… Потом эти руки крепко обвились вокруг шеи и стали нежно, но настойчиво сжимать её. Воздуха стало не хватать. Он схватился за горло, таким образом пытаясь открыть доступ воздуху, но объятья, напоминающие удушающий приём или хватку анаконды, только теснее сжимали гортань. Горло мерзко хрустнуло. Свет стал принимать чёткие очертании некого монстра, на голове которого шевелились черви, а изо рта капала вонючая слюна. Длинным мокрым языком монстр с плотоядным удовольствием облизал свою жертву. Что-то громко взорвалось вдали и ярчайшая вспышка стала невероятной скоростью приближаться. «Большой взрыв,» — только и успел подумать он. Свет погас.
Труп нашли через несколько дней, и то, потому что по подъезду распространился сладковатый, тошнотворный трупный запах. Странно, но шприц не был найден в квартире. Вот именно.

Автор готов к любой критике. Смелее!