«Бабуленька, ну расскажи о двадцатом веке. Ведь ты же его ровесница и он прошел перед твоими глазами».

Часто с такими словами я обращался к бабушке моей, незабвенной Олимпиаде Карповне. Родилась она в 1908 году. Вспоминая, рассказывала и о событиях 1917 года, и о репрессиях 30-х годов, и о войне с гитлеровцами, и о многом, многом другом. Ей было, что рассказать…Ибо, она являлась свидетелем нелегкой жизни полного драматизма двадцатого века. А мне запомнить и кое-что записать.

Эту историю моих предков не могу не рассказать. Уж больно глубоко она запала в мою душу и просится на волю, чтобы как можно больше людей узнало о ней.

Тридцатые годы. По стране покатилась волна массового раскулачивания и репрессий. Не миновала она и наш южный городишко. Вчерашние крепкие хозяева, труженики оказались «врагами народа и мироедами». Посыпалась дробь «стукачества». Печально- памятные тройки не успевали выносить без суда и следствия приговоры о высылке людей в лагеря или расстреле. Чаще — последнее.

Прадед мой, Карп Карнеевич, крепкий, кряжестый казак, был простой рабочий-бригадир. Его бригада добывала песок в каръере. Работа была изнурительная. Механизмов-то никаких.

По рассказам бабушки, от постоянного напряженного труда, у ее отца не разгибались пальцы рук. Прадеду удалось построить дом, купить лошаденку, корову и еще кое-какую живность по хозяйству. Вот таким размеренным укладом и жили мои предки. Жили, не тужили. До тех пор, пока…

Это случилось осенним солнечным днем. Бабушка была во дворе и занималась домашними делами. Рядом бегали и озорно щебетали ее детишки. Сестренке было 3 годика, а брат на 3 года старше. Вдруг, в ворота подворья кто-то настойчиво постучал. Бабушка содрогнулась. Какое-то тяжелое, смутное предчувствие обожгло сердце. До семьи доходили слухи, что по городу то там, то где-то рядом у отдельных граждан началась конфискация вещей и ценностей, якобы нажитых не честным путем. Появлялись хмурые люди с бумагами в руках, где было прописано, что необходимо изъять у «проклятых мироедов». В состав таких «комиссий» входили, как правило, нигде не работающая «бось», лодыри и пьяницы. Иных людей молодые Советы и не могли представить в своем составе. Показательный факт.

Стук становился все сильнее и настойчивее. Отворив калитку, бабушка была грубо отстранена в сторону рукой вошедшего. Это был известный всем в округе молодой человек. Он «славился» своей разгульной жизнью. И соседи, оценивая его поступки, подмечали много странностей. Иные говорили, что у него в голове «не все дома» и крутили пальцем у виска. С ним были двое помощников. Таких же мерзких типов.

Матюха, такое имя было вошедшего, подбоченясь и с позой хозяина, окинул взглядом двор. Достал бумаги и стал читать по складам. Бабушка — в слезы.

Стала причитать, надеясь, что хоть это разжалобит и собьет спесь «гостей». Но, тщетно. Подошли к детской кроватке. Мама в ней стояла, улыбалась и протягивала ручонки навстречу незнакомым дядям. Ребенка взяли в охапку и опустили на землю. Вытащили кроватку, другую утварь за ворота и погрузили в телегу.

В списке под очередным номером значилось: «Один кор». Долго жевал губами и хлопал глазами Матюха. Стали искать. И нашли. Старое погнутое корыто доживало свой век. Довольные, прихватили и его. Ушли. Бабушка перекрестилась. Она смекнула, что скрывалось под этим: «Один кор». «Коровушка, бедная ты наша кормилица. И до тебя добрались супостаты».

Через несколько дней снова вошли в подворье прошлые посетители: «новые хозяева новой жизни». Кое-чем прибарахлились и, как в прошлый раз, продолжили поиски: «Один кор». Видимо, их начальству не понравилось старое корыто. Забрали на этот раз таз. Надо же как-то угодить своим руководителям.

Прошел еще небольшой срок. В третий раз ошибки не последовало. Явились злые, с перекошенными лицами и набросились на бабушку с площадной бранью. Мол, ты почему Советской власти голову морочишь? Засадим в тюрьму, сгноим и т.д.

Вывели из хлева родную кормилицу, коровенку. А у той в глазах слезы. И у бабушки тоже. Такое было расставание.

«Ох знобит от рассказа…»

Автор готов к любой критике. Смелее!