Интересное наблюдение. Чаще всего родители, обращаясь к педагогу-предметнику, ставят задачи, скорее, предметнику, чем педагогу. Методы и способы работы выбирает учитель, но цели, которые родители ставят, всегда связаны с изменением уровня понимания предмета в лучшую сторону.

Одна из проблем такого взаимодействия — треугольник (ребёнок — родитель — педагог). Очень часто, когда ребенок учится плохо, у него нет мотивации дополнительно заниматься предметом. Но заказчик у педагога обычно именно родитель, у него мотивация всегда есть. Несколько раз я сталкивалась с тем, что детям настолько не хочется ходить на дополнительные уроки, что они инсценируют болезнь, делают вид, что есть проблемы со связью на дистанционных уроках, бегают в туалет/попить и тд. Используют все способы избежать занятия. Родители при этом платят за подобные уроки те же суммы.

Такое поведение детей, конечно, легко считывается с первых занятий. В этом случае педагог не может оставаться просто предметником с планами на изучение тем, потому что надо решить вопрос с мотивацией. Вопросы мотивации, психологии, поведения ребенка решает уже педагог, а не предметник. Чаще всего на вопрос («Почему ты занимаешься русским языком дополнительно?») можно услышать: «Мама так сказала./ Маме надо, чтобы я имел 4./ Меня накажут, если я не буду заниматься.».

Однажды двоечник сказал мне, что он классный, и от его оценки по русскому это не зависит. И это чистая правда. Занимался он, чтобы не расстраивать (= не гневить маму). У парня сейчас 4 по русскому, учится он без особой охоты, но постепенно его уровень повысился. Этому ученику просто лень, но он всегда хорошо делает задания на уроках, смог справиться с нежеланием, осознал необходимость работы для беспроблемного написания ОГЭ.

Но так могут не все. Кому-то настолько тяжело от того, что его гонят на уроки против воли, часто даже не объяснив зачем, что дети чувствуют себя преданными, неважными (их мнение никто не спрашивал), глупыми, нелюбимыми. Это такой непростой вопрос для педагога. С одной стороны, педагог должен найти подход. С другой стороны, мы знаем, что взрослых невозможно заставить бросить пить, вести ЗОЖ, читать книги, учиться новому, если взрослые сами этого не захотят. У детей ничем не отличается ситуация. С той лишь разницей, что за детей принимают решение о начале занятий родители.

Что же делать? Общаться. Я, конечно, всегда о таком рассказываю родителям. Стараюсь изменить угол восприятия ситуации с «Ему ничего не надо, он ленивый!» к «Он почему-то замкнулся, возможно, надо внимательнее относиться к его чувствам и эмоциям, к его мнению». С детьми никогда ничего не происходит просто так.

У меня был ученик, которого я видела в окно, когда он подходил к моему дому. Он стоял возле двери и не заходил. Заходил, когда я начинала звонить и спрашивать, почему он опаздывает. В итоге прекратили с ним заниматься, потому что мои сигналы на эту тему родителями воспринимались, как повод наказать ребенка, а не разобраться в ситуации. Дошло до того, что мальчик начал заниматься самоистязанием, калечил себя до крови. Я до сих пор не знаю, как сложилась судьба этой семьи, но родители не пожелали увидеть в этом страшные симптомы душевной тревоги, перерастающей в расстройство.

Иногда честность педагога стоит ему очень дорого. Клиенты уходят, потому что не хотят думать о реальных причинах проблем, а не об успеваемости. Но в работе с детьми в рамках гуманистического подхода нет места насилию и подавлению. Мне не по пути с родителями, для которых дети — бесправные существа.

Очень тревожно для меня звучат запросы позаниматься с семиклассником, например, чтобы он не болтался по улицам, просто занять время. Очень часто обращаются с запросом буквально следить за подростками. Доверие и общение не расцениваются, как реальные инструменты взаимодействия с детьми. Не хочется расстраивать таких родителей, но у них не получится всё и всегда контролировать, потому что дети не наши рабы. Грустно, что вместо понимания, доверия и любви выбор падает на отношения «надзиратель-заключенный».

Замечания и советы приветствуются. В меру.