Иногда фантазии затмевают реальность… и грани стираются…

Этот холодный город медленно убивает нас. По очереди. Не думая.
Все стало таким простым, простым до отчаяния, до взмаха ресниц, утреннего льда, съедающего оконные стекла.
Сегодня утром опять новая жертва. Продавщица из хлебной лавочки. Крашеная блондиночка с яркими губами. Зайдя в лавку, я сразу увидела ее, окруженную народом. Она, застывшая, сидела в кресле с открытыми глазами. А на виске выжженная отметина. Как и у всех других. Прежних. Жертв. Она была такой маленькой и беззащитной, как птенчик.
А теперь… она живая и мертвая одновременно. Живая. Но ее нет. Она – пустота. Оболочка.
Сколько их уже было? Не хочу, не могу думать. Так страшно, что начинает кружиться голова. Появляются бредовые мысли – может они не жертвы, может жертвы мы? Мы, которые пока живы?
Невыносимое, животное, всеобъемлющее, огромное, древнее и сухое, как вековой дуб, чувство страха делает нас жертвами.
Я чувствую себя чем-то не целым… куском мяса, который еще пока может думать.
Который уже мало что чувствует. Только холод. Мерзнут ладони, губы…

Каждый вечер я выхожу из своей маленькой комнатки и иду гулять по этому городу-трупу. У меня ничего нет. Никогда не было. Вроде бы мне и терять нечего. Я всегда была никем. Я и так тень. Но это не меняет ничего. Мне страшно, как и всем здесь. Я боюсь звука своих медленных шагов, стука своего сердца, тепла дыхания. Но каждый вечер я не прекращаю эти прогулки. Этот страх заставляет меня чувствовать себя живой. Несмотря ни на что, сейчас я чувствую жизнь необычайно остро и ярко. У нее цвет коньяка и легкий аромат корицы.
В один их таких вечеров я встретила его.

Тогда все изменилось.
Он стал моей жизнью. Перед ним даже этот надоедающий, такой вечный, отталкивающий и колющий холод – отступает. Как собака. Виляет хвостом и лижет руки.
Его власть.
Его власть надо мной, над другими, над нашим мертвеющим городом… ее понимаешь интуитивно. Чувствуешь. Как косточки в вишне.
Мы мало разговариваем.
Мы гуляем по узким тропинкам, не встречая никого. Я слышу шум воды, шелест деревьев… я вижу себя со стороны. Простая марионетка. Надоевшая даже самой себе.
Не знаю, зачем ему нужна я. Но… нужна.
Он не отпускает меня.
У меня нет сил, чтобы отпустить его.
С ним в мой убогий мирок ящерицей вползло желание жить. И пригрелось.
У него холодные руки. Но когда он берет мои ладони в свои, я чувствую тепло.

Мы гуляем, а я думаю, как все зыбко и шатко. Смерть. Что чувствуют они, жертвы, с выжженными отметинами на висках? Люди, превратившееся в скульптуры. В память. Все когда-то становится именно ею. Памятью. Воспоминаниями.  Если еще есть, кому помнить.
Меня никто не вспомнит.
Я знаю. Даже он.
Каждый вечер мы возвращаемся к моему дому. Стоим внизу и смотрим на мои зеленые линялые занавески. Они не бывают задернуты.
Я всегда боюсь, что сейчас он уйдет, и я больше никогда его не увижу.
Я замерзну, а его не будет.

Сегодня он поднялся. Мы не зажигаем свеч. Сидим в темноте. Рядом. Так, что соприкасаются колени. Как всегда. Как будто так было уже сотни, тысячи лет. Всегда.

Я улыбаюсь, расчесываю свои длинные светлые волосы.
Так хочется петь медленные песни. Я начинаю петь.
Кусты сирени. Безумный аромат. В нем хочется утонуть. Его хочется выпить, запомнить на всю жизнь. Каждой клеточкой тела.
Выбегаю на поляну. Вдруг чувствую блики солнца.
Солнечный зайчик. Кем-то пущенный.
По траве… по гроздьям сирени… по моему платью. По моим губам. В глазах.
Ощущение безграничного счастья.
Кто-то смеется.
Он.
Я беру его за руку. Дальше – на террасу. Белая скатерть в цветочек. Чай, заваренный прямо в глиняной кружке. Со скрученными листами смородины. Я беру теплую кружку в ладони и подолгу держу ее, рассматривая чай. Он рассматривает нас с чаем. Меня и кружку.
Я начинаю задыхаться…

Что случилось?
Почему я здесь? В этой противной комнате. Ведь были же солнечные зайчики и сирень?
– Бедная моя девочка, – говорит он и гладит меня по волосам, в антрацитовых глазах мелькает нежность, – разве тебе никогда не снились сны? Нет? Это был сон.
– Что такое сон?
– То, чего ты хочешь.
– Тебя.
Он поднимается и выходит.
Утром я долго лежу в постели и не шевелюсь. Я отчего-то думаю, что если пошевелюсь – тоже стану мертвой живой.
Моя комната. Она не убежище. Она карцер. Пыточная.
У меня перед глазами их лица. Жертв. Жалко ли мне их или нет? Не знаю.
Иногда я им завидую, потому что для них, верно, не существует этого – боли, отчаяния, страха, холода, презрения, разочарования, подозрений. И, наконец, смерти. Всего того, что отравляет жизнь нашему городу-мертвецу.
Иногда… я испытываю жгучую радость, что я еще способна хоть что-то чувствовать.
Я нахожу себе ненужные занятия, лишь бы не думать.
Хожу по комнате. По моей комнате, где кругом – враги. Зеркало с трещиной сверху – враг. Оно показывает не меня – куклу. Пустую. Неинтересную.
Блеклая лампа – враг. Она не загорается, когда приходит он.

Я вышла из комнаты и стала спускаться вниз. Когда я по привычке открыла рот, чтобы поздороваться с хозяйкой нашего многокомнатного  общего дома, то первое, что бросилась мне в глаза – жженая рана в ее волосах.
Она застыла. Она жертва.
Я схожу с ума. Я зажимаю рот рукой, но все равно начинаю тихо кричать. От ужаса. От сознания того, что все рушится слишком быстро. Так быстро… поневоле начинаешь верить, что все всерьез. По-настоящему. Вживую.
Она была старой женщиной. Не слишком доброй, не слишком злой. Она была ни рыба, ни мясо. Но главное, определяющее слово – она была. А сейчас – ее нет.

Он. Он! Только с ним я могу успокоиться. Хочу к нему. От этого холода и страха стучат зубы. Мне все равно.
Недавно он дал мне кольцо с белым камнем и сказал:
– Если я тебе буду очень нужен, надень кольцо на правую руку. Я приду. Я найду тебя.
Я бегу по улицам, не видя ничего, кроме лиц мертвецов. Кроме выжженных дырок на их коже. Пора уже организовывать музей мертвых скульптур.
Музей убийств. Центрально место – убийце.
Надеваю кольцо на правую руку. Жду.
Уже стемнело.
У меня нет сил.
Он. В своем беге я попадаю прямо в его руки.
Я начинаю истерично смеяться. Его волосы пахнут инеем и ванильным мороженым.
От этого запаха сразу вспоминаешь детство.
Теплое молоко с медом на ночь.
От его тепла меня бьет дрожь.
Хочу только одного – все оставшееся мне время стоять рядом с ним.
Ловить его черный, как пропасть, взгляд, струящийся из-под ресниц.

Мы в моей комнатке.
Его руки скользят по моему лицу. Так было уже сотни, тысячи лет.
Вдруг я чувствую боль. От царапины. Смотрю на его руку и вижу на ней кольцо. Его не было раньше. Такое же, как и у меня. Только с серым камнем.
Серый камень.
Кольцо.
Выжженные отметины на висках.
Я внезапно понимаю все. Как муравей. Он тоже понимает, когда на него собираются наступить.
Яблоко упало на голову.

– Это ведь ты? Кольцо. Твое кольцо, – я чувствую, что потеряла точку опоры. Систему координат. Страх выползает из всех щелей комнаты мохнатым монстром. Сирень и солнечные зайчики рассыпались.
– Это я. Случайно ли я не снял кольца? Не знаю. Думаю, что не случайно. Так должно было быть. Ты ведь всегда это знала, с самого начала. Знала, но не признавалась. Боялась поверить. Так боятся поверить в старость. Или в то, что тебя разлюбили.
– Зачем? Я… ты мне так нужен.
– Да, я тебе нужен. Потому что без меня тебя нет. Тебя нет. Нет этого холодного города. Это все моя фантазия.
Ты – моя фантазия. Вас не существует.
Мертвый город – это то, что я хочу забыть. Та, ужасная часть моей жизни, меня самого, которую я хочу выгнать из своей памяти.
Ты, ты не даешь мне забыть до конца!
Фантазия стала слишком реальной.