Вдох, вдох, еще вдох…но грудь не впускает воздух, противится. Потом становится нестерпимо больно и приходится перестать дышать, почти. Осторожно, что бы уловками, хитростью обойти осколочную сердечную боль. Не дает, режет.
Затаившись, ждать, когда она задремлет и, подкрадываясь, поймать еще маленький глоток воздуха.
Я видела, как умирают птицы. Как они, подстреленные ловкой рукой, падают. А потом их отдают на развлечение кошке, и они еще живые, брыкаются…маленькие перышки шевелятся в кошачьей пасти…как туманятся их глаза, сгорая в огне кошачьего взгляда…и так близко это все…в возрасте пяти лет земля кажется гораздо больше…и ближе….
Как опомнившись, широкие ладони отбирают тельца…а я бегу…прочь…а земля такая большая…не сбежать, не спрятаться, даже в пелене слез.
И как умирают кошки, я видела. Как белые зубы овчарки впиливаются в дерево. Щепки… Но мало кто успевал убежать…а потом овчарку, в которой жили не только хищные инстинкты, но и бескрайняя любовь и преданность, отдают чужим людям. Отдают по каким-то своим, взрослым причинам. А потом…через год или два, устав врать, что звонили, что все хорошо…признаются, что нет ее больше….
И все это жизнь. И все эти существа, они равны в своей боли, в своей любви.
Как можно наказывать или мстить, помня, зная….
И кажется…что эта боль в груди… эта тяжесть в висках похожи на побег… душа хочет сбежать отсюда. Она как те птицы, трепещет, сдавленная клыками… отчаянное сопротивление чистоты…
А ты думаешь, что я буду обижаться на тебя, искать повод, как уколоть, как уязвить.
Не буду.
Я видела, как просыпается цветок. Стоит себе палка в землю воткнутая, одно название — роза.
Но токи, преодолевая пространства, от земли к цветочному горшку упрямо пульсируют…и вот уже между кусочков земли просыпаются побеги…Как на голом кусте смородины образуются почки…или замоченные зерна пшеницы выпускают белый проводничек для питательных веществ.
Как улыбается мир солнцу: росинками, чешуйчатым брюхом змеи, шуршанием хрупких крыльев.
Я на себе почувствовала, как важно солнце и тепло… как непроизвольно, в прогретом теле рождается мурлыкающий звук…
Поэтому я хочу ласкать тебя. Находить самые чувствительные места, угадывать правильные слова.
Я хочу любить тебя. Любить для себя. Для того, что бы мое личное солнце не разредилось, продолжало генерировать энергию. Любить для мира. Делать его светлее. Добрее. Что бы боль не была бессмысленной нормой. Любить для тебя. Что бы ты был чуточку счастливей. И тебе было легче.
Но если тебе это не нужно…
Я не согласна, что мир грубый. Если кто-то нарисовал себе квадрат и ходит по нему кругами, иногда сбиваясь с шага и ударяясь в углы и не дает открыть двери, ловит тянущиеся к повязке руки…сжимает их с силой… и удерживает в своей угловатой клетке… это не грубость, это беспомощность, которая, может быть, гораздо эффективней в мире. В мире, ограниченном углами.
Но…если…в этом замкнутом пространстве есть хотя бы щель, прореха для солнца…стоит попробовать. Хотя бы для себя. Хотя бы для мира.
И для своей души…которой нужен повод остаться здесь, перестать давить изнутри грудную клетку.
Каждая душа- это любовь. Ее нужно питать, потому что она тратится на залатывание дыр, своих и чужих.
Ты можешь считать иначе.
Но скажи, когда кончики моих пальцев касаются твоих век, щеки, сбегают по шее, когда глаза ловят отблески света в твоих глазах, когда подобранные только для тебя, искренние, нежные слова касаются тебя волной теплого воздуха, когда ты каким-то неведомым чувством улавливаешь ритмы моего сердца, его замирания, его ускорения от твоих действий, ты можешь твердо и уверенно сказать, что душа не нуждается в любви?
Что счастье — жить самому по себе, скрывая свой сокровенный внутренний мир. Закрыться в квадратном измерении, не пускать ни к себе, и себя не выпускать.
Узнав полет, бесконечность, с каждым разом все трудней дышать в замкнутом пространстве.
Ты можешь считать так, как тебе угодно…но…но если бы не было земного притяжения…поверь, я бы сюда не вернулась.