Воздух ошпаривает ноздри запахом канатов из пиратских рассказов: насквозь просоленным, терпким, щекочущим изнутри. Где-то вдалеке собирается гроза. Приносимые ветром брызги впиваются клинышками в грубую ткань рубашки, делая ее тяжелой и волглой. Эти же брызги – осколки разбивающихся о прибрежные камни волн – пытаются уколоть замерзшие пальцы и спутать, разворошить отросшие мешающиеся волосы. Где-то под темным душным небом, пронзительно крича, кружит воронья стая. Изредка какой-то смельчак взмахивает крыльями и ныряет вниз, или поднимается выше, словно в поисках просвета, но не находит его, и возвращается. В небо. Под небо. За небо. Темно-сизое, как беспросветная, мутная глубина пьяных глаз, а у горизонта – того неприятного, но завораживающего изумрудного цвета, с которым сливается море. Скоро грянет.
Совсем рядом слышится чей-то вой, и через минуту на каменистой тропинке появляется фигура: она скользит по неприметной дорожке мимо поднимающейся ввысь кручи. Там, наверху, сегодня ярмарка – отличный способ разжиться едой. Чернокожий мальчик. Худощавый, жилистый. Тонкие руки бережно прижимают к груди сверток. Поднеся ладонь рупором ко рту, вытянув шею, повторяет вой. Он говорит, что так воют вожаки волчьих стай – что ж, так тому и быть. Может быть, он – тоже вожак какой-то стаи. Вот только стая его немногочисленна – всего-то взъерошенный, ежащийся от холода мальчишка, закутанный в не свою рубашку, – но это — стая, а значит — семья.
Мальчишка неуверенно вглядывается в приближающуюся фигуру и с восторгом узнает ее, подрываясь с места, шлепая к ней по камням, подальше от колючих брызг, и тут в воздухе проносятся первые дождевые капли. Ветер неспокоен, ветер рвется из рук и к рукам, поскальзываясь на волнах. Два лица поднимаются к небу: одно нахмурено, другое испугано. Все обещает опустошить полюбившееся побережье: и волны, хлещущие камни, и брызги, упорно старающиеся долететь и уколоть кожу, и дождь, в скором времени сулящий больно бить по плечам. Наконец, грянуло. Молния озаряет силуэты, гром отдается в ушах. Дождь принимается барабанить с новой силой. Младший мальчик испуганно жмется к старшему, и старший кладет руку на его плечо. Странно они выглядят вместе: одежда неплоха, но явно с чужого плеча, один – темнокожий, с черными короткими волосами и глубоко-карими глазами, другой – светловолосый и светлокожий. В народе старшего таких называют «айвори» — «слоновая кость». А сейчас этот маленький светлый комочек нуждается в защите, и его нужно защитить. Сильной рукой старший мальчик увлекает младшего к укрытию, сует сверток с еще чуть-чуть теплым пирожком и, пока мальчишка жадно ест, укутывает его в несоразмерно большую рубашку, чтобы было теплее. Он чувствует, что младший боится, что все это ему ново: и чересчур яркие молнии, и грохот грома, и буйные песни ветра. Они не знают языков друг друга и разговаривают только при помощи жестов, но для того, чтобы успокоить страх, и не нужно знать слов – достаточно интонаций. А, кроме того, они ведь стая, а значит – семья, и, гладя темной рукой светлые волосы, мальчик говорит тихо:
- Все будет хорошо, брат. Все будет хорошо.