Людовик Тринадцатый рассеянно слушал кардинала, который представлял новый проект по налогам. Вчера, проезжая через предместья Парижа, он услышал, как какой-то пьяница, увидев карету с лилиями, выкрикнул гулявшее в последнее время по столице выражение: «Какой отменный вышел бы слуга из этого негодного монарха!» Злости на бродягу не было: Его Величество, не чуждый искусствам, по достоинству оценил тонкий юмор куплета. «Почему я не имею права на собственные увлечения? Кто, если не король, может делать все, что пожелает. Неужели петь и музицировать, сочинять стихи и самому выращивать овощи – удел моих приближенных и слуг, а я должен лишь решать государственные проблемы, казнить, воевать… В конце концов и для этого существуют полководцы, военные, Ришелье, наконец…»
- … таким образом, Ваше Величество, мы добавим в казну около полумиллиона экю.
Кардинал поклонился и опустился на кушетку. Он видел, что король почти не слушал и из всего доклада понял только сумму. Собственно, Ришелье на это и рассчитывал: чем меньше Людовик вмешивается в проводимую им политику, тем легче управлять страной.
Арман дю Плесси любил Францию. Любое свое действие или поступок, кардинал всегда мог обосновать интересами нации. Как и всякого одаренного политика, знающего, где нужно нажать и когда отпустить, его ненавидели и простолюдины, и знать. Он совсем недавно вернулся ко двору с королевой-матерью, но уже имел на короля огромное влияние. Многие недоумевали, почему, еще недавно опальный, Ришелье так стремительно взлетел на вершину власти. Его высокопреосвященство только улыбался.
Дверь в кабинет открылась, и вошла Анна. Уверившись, что она не отвлекает супруга от важных государственных дел, королева прошла к кушетке и грациозно присела.
- Ваше Величество, — обратилась она к мужу, — неужели вы никогда не отдыхаете от государственных забот? Так ведь недолго и заболеть.
- Сударыня, мне странно слышать такие слова от дочери короля. Кому, как не вам, знать об ответственности монарха перед народом. Слава всевышнему, что у меня есть такой министр, — Людовик нежно посмотрел на кардинала. – Он позволяет мне заниматься любимыми вещами, принимая на себя заботу о государстве.
Король поднялся. Рассеянно глянув на собеседников и не сказав ни слова, он вышел. Анна обреченно кивнула головой – она уже привыкла к подобным выходкам супруга. Ришелье повернулся к королеве. Эта женщина сводила его с ума. Он думал об Анне столь же часто, сколь часто думал о судьбах Франции. Она была предметом вожделения сановника, забывавшего об обете безбрачия, находясь рядом с женой своего монарха. Впрочем, подобные чувства кардинал уже испытывал и в спальне Марии Медичи, и в собственной постели – с недавних пор он приютил у себя юную племянницу Мари д`Эгийон. «Ты можешь смотреть презрительно, смеяться надо мной, позволять глупые выходки», — мысленно обратился Ришелье к королеве, — «но я овладею тобой, как последней шлюхой в самом грязном притоне Парижа.»
Не вставая, Анна повернулась к его преосвященству. Если бы не Мари, этой встрече не бывать. Госпожа де Шеврез и Гастон Орлеанский, с которым верная подруга поделилась своим замыслом, с жаром убеждали королеву согласиться на розыгрыш. Они говорили, что эта шутка невинна, как младенец, и что кардинал только посмеется вместе с ними. Вздохнув, Анна послала кардиналу ослепительную улыбку.
- Могу ли я просить вас, дорогой Арман, об одной любезности?
- Всегда к услугам Вашего Величества, — поклонился Ришелье, пожирая женщину глазами.
- Вам хорошо известна набожность моего отца. В детстве мы с ним вели частые беседы о Господе нашем, о достатке церквей, призванных принимать в свое лоно страждущих и несчастных; не чужды нам были и теософские темы. Долгие зимние вечера проходили в разговорах и чтении Библии. С тех пор прошло много времени, и сейчас я почувствовала необходимость в таких беседах.
Кардинал задумался. Эта просьба была странной, учитывая веселую, беззаботную жизнь королевы, не пропускающей ни одного бала, ни одного застолья. Первым порывом Ришелье было отказаться, но он не мог сказать «нет» этой женщине. К тому же, не его ли прямая обязанность возвращать заблудшие души всевышнему?
- Дочь моя, — руки его преосвященства вспотели от близости Анны, — я постараюсь стать вашим собеседником, хотя всем известно, что такого знатока теологии, как Филипп Третий найти трудно.
- Благодарю, сударь. Не могли бы мы начать сейчас?
- Отчего бы и нет?
- Тогда прошу вас перейти в мои покои – там нам никто не помешает, — напрасно кардинал искал скрытый намек в словах королевы. — Я неуютно чувствую себя в кабинете мужа.
- Я готов пройти за вами, — с поклоном поднялся Ришелье.
Пропустив женщину вперед, он подобрал полы красной мантии и небольшими шажками двинулся следом. Коридоры Лувра были пусты: в этот жаркий день большая часть придворных находилась в своих комнатах. Шли они не то, чтобы крадучись, но под влиянием боязни быть застигнутыми вместе. «Правильно ли я поступаю?» — думала королева. Ей было немного не по себе от того, что они задумали, но Анна успокаивалась мыслью, что не она зачинщица.
Мужчина, шедший за ней, глядел на упругие округлости Ее Величества и думал, как решиться овладеть королевой? «Все эти прощелыги-придворные могут позволить себе интриги, но что делать ему, человеку с высшим духовным саном? Одно дело Медичи – она сама затащила юного Армана в постель, да еще и продвигала своего любовника вверх, как могла. Анна Австрийская была, по меньшей мере, равнодушна к кардиналу и нужна большая осторожность и чутье в выборе подходящего момента. Боже, как же мне хочется сжать ее в своих объятиях, подарить ей наслаждение, которого достойна только королева и целовать… целовать… целовать…» Но, кроме страстного желания, Ришелье уже долгое время не покидала мысль, как лава в кратере, поднимающаяся все выше и выше – он хотел дать наследника Франции. «Если уж Людовик не может этого сделать, — размышлял кардинал, — что ж, под рукой всегда есть верный министр». Он пришел в хорошее расположение духа и легонько хихикнул. Эхо донесло этот смешок до слуха королевы, и та обернулась. Ришелье смутился и согнулся в легком поклоне. Анна пожала плечами и вошла в комнату. Узнай она, о чем думает ее спутник, коридоры Лувра услышали бы более громкий смех – Анна была очень высокого мнения об уме и красноречии Армана дю Плесси, но мужская мощь его преосвященства не привлекала ее.
Кардинал нечасто бывал в покоях королевы. Но, в те редкие моменты, когда находился в апартаментах Анны Австрийской, он наслаждался пурпурной обивкой великолепного мебельного гарнитура и алыми бархатными занавесями, которыми было завешено королевское ложе. Обилие фламандских гобеленов и прекрасная роспись потолка дарили посетителю чувство умиротворения и эстетическую негу. Повинуясь жесту, Ришелье опустился в кресло, отделанное слоновой костью. Воцарилось неловкое молчание. Тогда кардинал достал небольшую библию, инкрустированную серебром – подарок отца – и спросил, на какую тему угодно говорить ее величеству.
- О супружеском долге, если вы не возражаете.
- Брачный союз, — начал его преосвященство, — дан человеку Богом для блага, но изуродован грехом. Поэтому человек высокой нравственности должен возвратить брачные отношения к первозданной чистоте и красоте…
Ришелье, обычно осторожный и мнительный, в присутствии королевы терял голову. Вот и сейчас, увлекшись разъяснениями начатой главы Ветхого завета, он не заметил движение занавесок. Это заметила Анна. Улучив момент, она остановила кардинала.
- Спасибо, монсеньор, мне стало значительно лучше. Вы великолепно знаете Библию.
- Дочь моя, обращайтесь ко мне в любое время… – он хотел добавить дня и ночи, но решил, что это прозвучит пошло. – Могу ли я сделать для вас что-нибудь еще?
- Право, я не смею просить вас, монсеньор, еще об одной любезности, — потупила глаза Анна. – Я, верно, отрываю главного министра страны от важных государственных дел? Нет, нет…
- Вы можете приказывать смиренному слуге все, что заблагорассудится, — с этими словами кардинал встал и сделал несколько шагов по комнате.
- Муж говорил, что вы привезли ко двору новый испанский танец.
- Король так любезен! Действительно, меня научили нехитрым движениям мои кастильские друзья.
- Как это здорово, что кто-то при дворе умеет танцевать сарабанду. Кроме вашего преосвященства никто не сможет дать мне ощущение родины здесь, в Лувре. Прошу, господин Ришелье, станцуйте! – Анна заломила руки, всем своим видом показывая, как сильно она хочет этого.
Кардинал не ожидал такого поворота событий. У него промелькнула мысль, что просьба дамы подозрительна, но чувства заглушали разум. Все еще надеясь уклониться, он сказал:
- Мадам, я не могу сделать этого в кардинальской мантии.
- Конечно же, монсеньор. Когда я уезжала из Испании, то, именно для такого случая, привезла мужской костюм для танцев. Прошу вас! – королева достала из платяного шкафа зеленый камзол и патналоны с колокольчиками. Следом она протянула высокопоставленному танцору кастаньеты. Чуть сгорбившись от безысходности, Ришелье прошел в соседнюю комнату, и вскоре вышел, неловко поправляя наряд.
Напевая одними губами какую-то мелодию, он начал медленное движение по кругу. Анна, едва сдерживающая смех от нелепости ситуации, не могла не признать, что его преосвященство – отменный танцор. Он грациозно скользил по полу, поддерживая ритм негромким постукиванием кастаньет. Было удивительно видеть, как ноги и руки, совершая разные по частоте движения, создавали единый ансамбль танца. Вот пластинки-раковины задвигались быстрее; в их сложном перестуке королеве слышались давно забытые напевы родины. Движения тела приобрели волнистость. Па стали сексуальными, неприличными. Участился темп; кардинал танцевал все более зажигательно…
И вдруг до Ришелье донесся чей-то смех. Он взглянул на Анну, но та была серьезна, находясь еще во власти танца. Подскочить к окну и отдернуть занавеску — было делом нескольких секунд. За ней обнаружилась смеющаяся пара – Гастон Орлеанский и Мари де Шеврез. Его преосвященство отступил на шаг, все еще не веря в подлость, совершенную боготворимой им женщиной. Несколько долгих секунд кардинала била дрожь, но затем он прошел в соседнюю комнату, взял свою одежду и, поклонившись королеве, вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. Анна посмотрела вслед его просвященству и поняла, что приобрела врага на всю жизнь – могущественного и опасного врага.

Окончание следует