…Я сижу у себя на чердаке и гадаю Кате на кофе. Говорю ей что-то про недавнюю трату денег и скорую дорогу со смертью в конце… Она смеётся и говорит: «А теперь по руке». Протягивает руку, и я сразу смотрю на линию жизни… странно. До боли знакомое расщепление её в двух местах… я смотрю на свою ладонь и вдруг вижу, что она у меня чистая, как листок бумаги… смотрю опять на Катину руку и тут я понимаю, что эта мужская ладонь, к тому же правая… поднимаю глаза. На меня в упор смотрит Миша который подмигивает мне и заваливает меня на пол… целует в шею… тут мне на глаза попадается окно, в котором стоит Панург, в зелёном костюме, в позе Шута из Таро Тота… он стучит в окно и подмигивает мне… я пытаюсь вырваться из Мишиных объятий… вырываюсь. Одним прыжком оказываюсь у окна и распахиваю его… Панург подмигивает мне и вдруг я понимаю, что это просто большая карта… карта, да. И эта карта сейчас падает вниз, далеко вниз… странно всё это, не может так далеко быть земля из окна третьего этажа…

Не удивительно, что проснулась я мрачная и разбитая, после такой-то фантасмагории. Голова болела, и всё тело ныло. А ещё этот сон мне дал пару поводов к рассуждению. Во-первых. Глупо, но, похоже, я совсем не против «позазывать Панурга» с Мишей. И при этом считаю это чем-то неправильным. Не то, чтоб я была исключительно против с физической точки зрения, даже наоборот. Но я… боялась. Неизвестно чего – прихода ли Панурга, или кого другого, или просто абстрактного грома с небес, но это факт. Я глубоко вздохнула и чертыхнулась. Не помогло. Сжала зубы и начала придумывать многоэтажку из матов. Этаже этак на седьмом поняла, что злость меня вроде бы отпустила. Хорошо. Теперь обдумываем второй факт.

Второй факт… тут уже не нужно было прислушиваться к эмоциям, а напрячь память. В этом сне я повторяла Кате почти слово в слово то, что говорила той богачке из кафе. А ей я говорила, что она потратилась на человека с именем на букву А, на что она ответила, что оплатила смерть своему племяннику. У Миши есть богатая тётушка, деньги которой, в итоге, достались ему. Как звали того кузина? Антон? Артём? Чёрт… Но, похоже, этот мирок слишком тесен.

Я вздохнула и отправилась в душ. Страдальчески посмотрела на бритву и вдруг, психанув, схватила её и полоснула по руке. Потом с тупым любопытством рассматривала выступающие на ладони капли крови… Когда кровь стала ленивой дорожкой сбегать с ладони на запястье я, будто очнувшись, слизнула её. Солоноватый вкус практически окончательно вернул меня в реальность. Я вздохнула (какой уже раз за утро?) и начала настраивать воду. Сегодня мне хотелось выбраться на улицу и посмотреть на город. Хватит расклеиваться.

***

Хотя я не скажу, что город меня сильно порадовал. Сырые стены, серые улицы, грязные собаки… Ноябрь уже плавно перетёк в декабрь, но снега всё ещё не было, если не считать островки мокрой каши, чудом оставшиеся после грязного снега недельной давности…
Мне надо быстро придумать, почему я не могу – не имею права! – влюбляться в Мишу. Даже нет. Мне нужно быстро придумать что-то, что заставит меня его разлюбить. Мне не хотелось ещё одного неудачного эксперимента, в котором сначала всё будет вполне отлично, а потом окажется, что он подлец и козёл. Увы, но все любови моей жизни, как правило, проходили по этому сценарию. В тех же случайных исключениях даже хорошего ничего не было. Козлиная сущность вычислялась после первого получаса знакомства, и все дальнейшие отношения я терпела только потому, что девушкам положено иметь при себе парней, чтобы эти парни, в свою очередь, имели этих девушек… Я мрачно усмехнулась случайному каламбуру и продолжила размышлять о своём отношении к этому чуду. Не хочу я из Миши делать среднестатистику. Будет жаль в нём разачаровываться. Жаль. Очень жаль. Феноменально будет обидно… чёрт!

Последнее слово я выкрикнула вслух. Протараненный невидяще идущей мной субъект пожал плечами и сказал:
- Я не чёрт. Хотя что-то потустороннее, не отрицаю, во мне имеется…

Я непонимающе уставилась на свою случайную жертву. Потом сообразила, что произошло, и залилась румянцем.
- Простите… Я вас не видела…
- Это я заметил, — саркастически заметил он. – Следующий раз прикрепи себе на капюшон табличку: «Душа ушла и тело временно неуправляемо». Может, хоть будешь поднимать людям настроение, прежде чем их сбивать…

Я виновато шмыгнула носом.
- Простите, пожалуйста…

Он хмыкнул, пожал плечами и пошел дальше. Я сначала непонимающе смотрела ему вслед, потом расхохоталась. Пробегающая мимо меня кошка испуганно остановилась, а потом, как мне показалось, посмотрела на меня с укоризной, не худшей, чем у того прохожего… Я рассмеялась снова, и поняла, что меня опять отпустило. Что теперь-то можно пройтись по городу, и увидеть в нём что-то большее, чем декабрьскую слякоть и грязных псов. Кстати, о собачках. Я твёрдо решила зайти в ближайшую булочную и купить там пару булок хлеба. Ни бродячие собаки, ни голуби обычно от него не отказываются.

А дома меня ждал тёплый плед, сладкий чай, немного нервничающий Миша, с которым мы до сих пор не обменялись номерами, и поэтому он не знал, где меня ловить, Катя, которая объясняла ему, что ловить меня необязательно… и жертва моей сегодняшней рассеянности, который мрачно пил пиво. Катя мне представила его как Диму, он же Тёмный, он же помощник Панурга, который когда-то этого Диму неизвестно где откопал. Как объяснила Катя, Тёмный был ценен тем, что он всегда был в курсе, где Шута носит и что у того на уме. Дима на подобную характеристику пожал плечами и налил себе ещё. На мои уточнения, почему он такой немногословный и мрачный Катя пожала плечами и сказала, что всегда его видела только таким, поэтому не считает, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Я улыбнулась и подумала, что мир всё-таки тесен. Даже временами слишком тесен…

Потом Катя притащила гитару, и мы начали вспоминать, что мы умеем петь. У флегматичного Димы был не самый лучший голос, но это компенсировалось воистину великолепной подборкой песен. Миша же пел неплохо, но мало, объясняя, что это не его – петь под гитару. Его – это стоять у плиты и варить всем кофе, чем он и занялся, несмотря на мои уговоры и щенячьи глазки.

Когда Дима уходил, он сказал, буквально уже стоя на пороге:
- Да. Панург, по-моему, скоро свалит.
- И почему ты молчал?
Тёмный пожал плечами.
- Это не он мне говорил. Это мне самому кажется. Но он явно что-то задумал. И он доволен. Он говорил, что этот мир мог разрушиться, а теперь он не разрушается, и поэтому он доволен тем, что сделал. А раз он доволен и всё в порядке, значит, он себе скоро найдёт другое развлечение. До свидания.
- До свидания, — по инерции ответила Катя. Когда захлопнулась дверь, она добавила, — ничего не понимаю.
- Будто бы я что-то понимаю, — ворчливо отозвался Миша, моя турку. – Этого шута фиг поймёшь. Но если это чудо света заявило, что всё нормально, то наверняка всё нормально, ты ж его знаешь.
- Но не так близко, как ты, — огрызнулась Катя. – Ладно. Я тоже пойду.
- И захватишь мусор, — добавил Миша.
- Ты наглый.
- Я знаю.

После секунд десяти игры в гляделки Катя сдалась.
- Ладно. Где там пакет?
- Полтора шага назад и заглянуть под шкаф.
- Да? А его там нет.
Миша вздохнул.
- Ну тогда в шкаф. Или вообще он сейчас лежит за холодильником, — Миша развернулся на пятках и заглянул за холодильник. – Нет. Там его нет.
- Он под столом, — вмешалась я. – Может, Миш, ты всё-таки попробуешь держать вещи в порядке?
- Кто бы говорил, — фыркнула Катя, наклоняясь за пакетом. – Ладно, всех целую, всем пока. Лен, не забудь, что у тебя через три дня смена.
- Не забуду, — со вздохом отозвалась я. – Эх, а я только начала привыкать к беззаботной жизни…
- Обойдёшься, — крикнула Катя от двери. – Макс тебе не простит потерю гадалки!
- Обидно, — ворчливо сказала я захлопнувшейся двери. Потом повернулась к Мише, — и что делать будем?
- Не знаю, — Миша пожал плечами и сел напротив меня. – Можно было бы что-нибудь посмотреть, да вот настроения как-то нет. Вообще как-то настроения нет, — он закрыл глаза и опустил голову. Потом будто очнулся и сказал, — да, кстати. У меня есть к тебе предложение.
- Какое? – недоверчиво спросила я.
- Связать наши смерти, — показно-равнодушно сказал он. – Правда, не сейчас. Сможешь мне погадать, когда я умру?
- Тогда давай руку, — почти что автоматически сказала я. Потом взяла его ладонь… и истерически рассмеялась.
- Что случилось? – непонимающе спросил Миша.
Вместо ответа я положила рядом свою ладонь и спросила:
- Видишь?
- Что видишь? – растерянно уточнил он.
- Вот, — я провела пальцем по его ладони. – Линия жизни. А вот моя. Видишь вот эти расщепления?
- Ну да. Одинаковые развилки, а что?
- А то, — я вновь нервно расхохоталась. – У тебя недавно было какое-то серьёзное потрясение или травма, верно?
- Ну верно, — неуверенно протянул он. Потом взглянул на меня. – Ты хочешь сказать…
- …Что, похоже, мы умрём в один день, как в старых добрых сказках, — Я опять нервно усмехнулась. – И это произойдёт лет через семь.
Миша накрыл мою ладонь своей.
- И мы умрём в один день, взявшись за руки, не пожалев ни на миг ни о чём… — сказал он, глядя мне в глаза. Я смущенно опустила взгляд, попутно спешно разбирая архивы своей памяти. Источник цитаты никак не хотел вспоминаться. Видимо, это легко читалось, так как Миша сказал:
- Это не из нашего мира, — он насмешливо-грустно улыбнулся.
- Что, опять Панург? – показательно-вымученно спросила я, подняв глаза к потолку. Взгляд тут же заблудился в переплетении трещин, и я закрыла глаза.
- А кто ещё? – улыбнулся Миша. Потом он встал со своего места и подошел ко мне, обняв меня за плечи. – Чего он только из своего мира не притащил…
Я взглянула на него снизу вверх, потом снова прикрыла глаза, прижавшись к нему. Потом немного подумала и усмехнулась.
- Ты чего? – немного обиженно спросил он.
- Да так… — я довольно-таинственно улыбнулась. – Всего лишь валет червей в восьмой позиции. А девятой была дама червей. Или десятка пик… — я немного отпрянула от него. – Нет. Это была десятка, точно, — и я рассмеялась, глядя в его недоумённое лицо. – Неужели не сообразил?
- Ммм… сообразил, наверно. Любовь, потом путешествие, да?
- А потом безумие… — довольно выдохнула я. – Но я, в принципе, согласна на такой расклад.

Миша улыбнулся, потом наклонился ко мне, и поцеловал меня. Уже потом у меня возникла ехидная мысль: «Интересно, а как же Панург?..», но она быстро испарилась. Я была счастлива.

***

Утром меня разбудил солнечный зайчик, нагло отплясывающий чечётку на моём правом веке. Я отвернулась к стенке, и тут память о прошедшем дне окатила меня с головы до ног, мягкой дрожью пройдясь вдоль позвоночника. Я потянулась, открыла правый глаз, обшаривая комнату в поисках часов или Миши, но тщетно. Миша уже ушел по делам, а часы, по-моему, были в коридоре, но так лень было подниматься с кровати… Впрочем, лень мне помогла вспомнить, что время можно было посмотреть и в телефоне. Благо до брюк можно было дотянуться и не вставая с кровати. Дотянувшись, я засунула руку в карман и вытащила оттуда какой-то смятый листок. Развернув, я не сдержала улыбки. Потом нашарила рядом с кроватью ручку и дописала:

Жила была девушка, полная непоняток,
В душе у которой уже места нет для заплаток
Для тех, кто умрет в двадцать семь,
А может быть – в тридцать четыре…
Стук шагов по квартире
Вскоре затихнет совсем.

Потом улыбнулась. Никакая депрессия стиха не могла сейчас перебить ощущение счастья. Даже наоборот. Дописав его, я от него освободилась, и теперь ничего не должно было мешать мне Жить – здесь и сейчас, в этом непривычно солнечном декабре…

***

…Ты уж извини, мой мальчик, что я не удержался, и раскрыл над тобой цветной зонт. Зато видел бы ты, какой ты сейчас милый, когда улыбаешься во сне… Я уже уйду сейчас, уже скоро сюда придёт твоя мама, и, надеюсь, она рада будет увидеть твою улыбку… Я уже ухожу, мой мальчик, я здесь уже не нужен… У тебя теперь будет новая, увлекательная история. История под названием Жизнь…

Оле-Лукойе свернул свой зонт и спрятал его под мышку. Потом, напоследок, перед тем, как исчезнуть, огляделся вокруг. Первые утренние лучи уже скользили по стенам палаты… или это был свет из коридора? Громко хлопнула дверь за стеной. Ребёнок дышал глубоко и спокойно. Сказочник улыбнулся, и повернулся вокруг своей оси, успев исчезнуть как раз в тот момент, когда на ручку двери в палату опустилась рука дежурной медсестры, шепнув при этом: «Удалось…»