Засыпает деревня. Укрылась тёмным одеялом, расшитым поверху золотыми звёздами. Вздыхают в сараях о чём-то своём коровы, изредка заполошные петухи почёсываются на нашестах. Чуткие собаки спят вполуха. Это по привычке. Могут спать, не беспокоясь. Не проворонят, не проспят. Некого воронить. Кому ходить по деревне осенней ночью? По ней и днём мало кому осталось ходить. Два дня в неделю оживляется сиротское движение на улицах, в хлебные дни, когда из города привозят в магазин хлеб. На два часа, пока не подвезут хлеб, тесный магазинчик превращается в подобие клуба, где встречаются, обсуждают житьё — бытьё. Обсуждения – сезонные. Весной – картошку посадили? Летом – пропололи и, … в который раз? Чем жука колорадского, как слово – то роднит, чисто побратимы с самой Америкой, травили? И, конечно, самая животрепещущая летняя тема – сено. Скосили, скопнили, вывезли? С наступлением осени темы меняются. Выкопали? Сколько? Идёт обмен рецептами на заготовки впрок. Наконец, главные темы исчерпаны. Сено — в стогах, за сараями. Картошка, морковь, свёкла, тугие кочаны капусты, редька, банки с заготовками — в погребах. В очередной хлебный день гул в магазине стихает, когда раздаётся долгожданная весть: «Вчера в гаю ведро опёночков набрала. Моло-о-денькие». С этого дня все в деревне, способные передвигаться, «переселяются» в лесные чащи. У каждого свои заветные места – Стрижки, Гай, Мишкино болото, Шубинская пристань, Чащобная, Крестовая поляна. Давным – давно нет тех, кто лёгкой рукой окрестил урочища, а названия живут и служат ориентиром, в какое место лесных чащоб идти за белыми, груздями, маслятами, рыжиками, лисичками, матрёшками, волнушками, подберёзовиками, подосиновиками, опёнками.
С утра быстро управляются со скотиной. Коров — в стадо, кур – выпустить, покормить. Телят, коз – на привязь, на лужок. Молоко пропустить через сепаратор. А остальные дела – на потом. Сейчас — в лес, по грибы. Лес щедрый. Хватает всем. И деревенским, и городским, что едут на машинах целыми семьями.
Набродившись по лесу, накланявшись каждому грибку, пропитанные насквозь воздухом, настоянном на смеси хвои с опавшими листьями, возвращаются грибники с полными кузовами. Пока перебирали, чистили – мыли, консервировали, и вечер опустился. Время скотинку обихаживать. Встречать, заводить, кормить, доить. На ужин у всей деревни в эту пору жареные грибы с картошкой. В городе сказали бы под сметанным соусом, а здесь попроще – залитые сметаной, взбитой с яйцами, а сверху — лучком, что ещё зеленеет на грядках. Осень балует в этом году, хоть и ненастная, но без заморозков. Палисадники радуют глаза разноцветьем георгинов, астр, цинний, флокс.
В эту пору деревне не до телевизоров. Поужинать, да до кровати добраться. Проходит мимо то, от чего корёжит большой мир, за пределами деревни. Дефолты, падающие котировки акций, розовеющие «быки» и «медведи», нависший над миром кризис. Пересчёт мужей – бывших, настоящих и даже планируемых в будущем, дам, именующих себя нескромно «звёздами». «Звёзд» с их мужьями, что блох на ваших кошках – не счесть. Зачем и трудиться? Засыпай спокойно, деревня. Устрой поудобнее натруженные, с бугорками, завязавшихся узелками вен, руки и засыпай. Твоим инвестициям, что вкладывала всё лето, не разгибая спины, в землю, ничего не угрожает. Земля отплатила хорошим урожаем. Урожай ссыпан, сложен, составлен в погреба. До погребов кризис не доберётся — глубоки. Ценных бумаг, за которые можно попереживать, что упадут в цене, у тебя отродясь не было. Хотя… вру. Были. Дали тебе в прошлом веке по десять гектар земли, со всеми полагающимися бумагами. Только… то ли намеренно, то ли по забывчивости адреса не указали, где та земля находится. Потыркалась ты по разным кабинетам со своими сертификатами и сложила их аккуратно под божничку. Места не пролежат. Бумаги не пролежат места. От них ни прока, ни убытков. Да стали присылать налоговые извещения, а это уже разор для хозяйства. За что, с каких доходов платить? Тут купцы подвернулись. Спасители! Скупили у тебя всю землю вместе с сертификатами. В разных местах, по-разному. Где – по сто рублей за гектар, где и по четыреста отвалили. Они побашковитее тебя оказались. Сумели и адресами землицы разжиться, и техникой, что к ней должна была прилагаться. А ты, деревня, засыпай. Яко благ, яко наг.
Золотой лодочкой месяц выплыл на середину небес. Единственный для твоих улиц светильник в тёмное время суток. Плывёт себе, покачиваясь средь звёздных бликов. Не оттуда ли доносится божественная мелодия убаюкивающей тебя тишины? Завтра тебе, деревня, снова вставать до света, чтобы не выпасть из круга привычных забот. Город, не понимая, называет тебя спившейся, деревня. Не спившаяся ты – распятая. Но и, умирая, не расстаёшься с тем, что извечно было смыслом твоей жизни. Хлеб свой добываешь в поте лица. Как знать, может, потому и мечется город в поисках смысла, что стал бояться пота?
Уснула, наконец. Ну, спи, спи спокойно. Ты помнишь всё, что было. Понимаешь всё, что есть и знаешь всё, что будет. А будут – выборы. К выборам, может быть, в магазин завезут селёдочки. Неплохо бы к картошке хорошей-то селёдочки.