Зачислить в Казахское лесоустроительное предприятие на должность
инженера-таксатора.
Юлия с Антоном работали в лесоустроительной экспедиции. Объездили Казахстан вдоль и поперёк: пустыни, степи, горы. Не прощаясь, ушла детская восторженность. Исчезло недоумение — серая и безжизненная зимой, весной степь покрывалась изумрудной зеленью. Природа буйствовала, словно старалась вознаградить живущих здесь людей за их преданность этой земле, покрывая заросли тамариска — джангыла ярко-розовыми мелкими цветками, собранными в узкие, длинные кисти; белого саксаульника — нежнейшими кремовыми облаками; серебристого лоха-джиды — жёлтыми, пахнущими мёдом цветами. И как последний штрих — разбросала повсюду платки с цветущими на них красными и жёлтыми тюльпанами, алыми маками, фиолетовыми луками. Буйство красок и ароматов уходило вместе с весной. Она пригоршнями пила воздух, настоянный на терпком запахе полыни. Тонула в неброской красоте волнующегося моря ковыля. Всё открыто. Дорога до горизонта, опоясывающего землю перед восходом алой лентой.
В горах — всё ярко, броско — красиво, но коварно. И то, чем восхищаешься сейчас, могло оказаться ловушкой завтра. Горы предупредили их об этом в первый полевой сезон. В трёхдневный маршрут Юлия вырядилась в лёгкие спортивные брюки, рубашку с коротким рукавом и кеды. Антон оглядел её: «В таком наряде оставайся дома. Я пойду один». Пришлось, несмотря на жару, надеть поверх всего «энцефалитку», наглухо застегнуть, завязать, а кеды сменить на кирзовые сапоги. В рюкзаки положили тёплые свитера, плащи, запас продуктов. Для ночёвок — палатку. У Антона, помимо всего разделённого на две неравные части, карабин, топорик и полевая сумка с приборами и материалами. Три дня прошли без особых приключений. Успели протаксировать всё, что было запланировано. Замирать в столбняке при виде змей, Юлия перестала уже к концу первого дня. Они, похоже, попали в змеиное царство. Змеи лежали, сплетясь в клубки, вытянувшись, ползали, шипели. Юлия шла за Антоном след в след и думала о том, что было бы, не послушайся она Антона сменить кеды на сапоги. Она любовалась лёгкостью, с которой он преодолевал крутые подъёмы и спуски и стыдилась своей неловкости и неповоротливости. Сердце колотилось с такой силой, что казалось ещё немного, и оно пробьёт «решётки» тесной клетки, ноги дрожали и молили: «Остановись». С грацией коровы она карабкалась на очередную кручу и скулила: «Антон, куда ты меня тащишь? Надо возвращаться, а мы всё выше и выше поднимаемся. Ведь даже кустарник не растёт, что нам здесь делать? Ты на снежник решил подняться? Я — не альпинистка». Антон привычно протягивал руку, вытаскивал её наверх: «Сядь, отдохни. Уже недалеко. Поднимемся на перевал, а потом спустимся в соседнее ущелье. Помнишь, чабан рассказывал про долину Кыз-кырык? Я видел изваяния под стереоскопом, когда дешифрировал аэроснимки. Неужели не хочешь увидеть? Кстати, посмотри — мы сидим среди эдельвейсов». Юлия огляделась — щебнистая площадка, на которой они устроили короткий привал, была покрыта низенькими размыто-жёлтыми пушистыми цветами. Это эдельвейсы?! Загадочный символ гор на первый взгляд оказался совсем не таким, как она представляла его. От красоты часто ожидается броскость и, желательно, шаговая доступность. Здесь — ни того, ни другого. Как красивы и трогательны в беззащитной пушистости цветы, увидишь не сразу. Зато, увидев, не забудешь, и высота в три тысячи метров будет манить тебя новой встречей с цветами, мужественно пробивающими толщу щебня, чтобы явить миру желтоватые шарики соцветий.
Тот день, когда они отклонились от маршрута, был сплошным нескончаемым чудом, за которое им пришлось, впрочем, как и всегда в жизни бывает, расплатиться. Но это днём позже. А сейчас, приближаясь к снежнику, они вдруг ощутили, что время повернуло вспять. Из лета они шагнули в позднюю весну — цветущие растения сменили растения с бутонами. Ещё несколько метров — попали в середину весны, повсюду облиствлённые стебли и дурманящий аромат талого дёрна, дальше — недалеко от снежного перевала, проталины, словно в марте, и пробивающиеся на них сквозь почву зелёные стебельки. И, наконец, вот он — перевал. Зима в июне. Плотный, слежавшийся в фирн снег. Облака над самой головой. Поднимись повыше на цыпочках, протяни руки и погладь по белоснежной шёрстке небесных барашков. При спуске время вернулось в нормальное русло. Март -первые проталины. Апрель — талый дёрн и пробившаяся сквозь него зелень. Бегом, вниз по склону в зацветающий май. Но в этом необычном мае всего час-полтора. Вот уже ноги утопают в мягких зелёных подушках цветущих золотом дриадант, в разноцветье из жёлтых альпийских маков, сине-фиолетовых анютиных глазок, тёмно-голубых колокольчиков горечавки и примул с круглой шапкой розовых цветков на стеблях, выходящих из розеток ярко-зелёных листьев.
Юлия едва поспевала за Антоном. Далеко внизу склоны были покрыты островерхими елями, отсюда они казались ненастоящими, игрушечными. Сколько ещё им пройти, пока они встанут в полный рост. Антон резко затормозил и, раскинув руки, остановил её. Они стояли на небольшой площадке, окаймлённой по краям острыми выступами. Юлия подошла к краю и посмотрела вниз. От того, что открылось внизу, у неё перехватило дыхание. Под ними, как исполинская ладонь, раскинулась долина Кыз-Кырык. Сорок непокорных девушек, превращённых злым духом в камни. Исполинские статуи, словно споткнувшись на бегу, застыли на склоне речной долины. Завороженные, они спустились в долину.
Что за таинственный мастер сотворил чудо и спрятал его в горной глухомани, подальше от пресыщенных зрелищами глаз. На радость кочующим по джайляу с отарами овец чабанам. Проходит век за веком, преображается мир. А здесь время застыло, как эти каменные изваяния. Всё те же всадники в чапанах и мохнатых малахаях на крепких низкорослых лошадях, навьюченных тюками с нехитрым скарбом и разобранными жилищами-юртами, всё те же бесчисленные блеющие отары, послушные короткому и грозному, как выстрел, хлопку бича и окрику- команде: «Чу». От скалы к скале разносится: «Чу, чу, чу», замирая на повороте ущелья. Что для них эта долина? Они слагают легенды, обрастающие от века к веку новыми чудесами. Поют о ней детям, лежащим в колыбелях, а подросших привозят на встречу со сказкой и привязывают разноцветные ленточки к веткам арчи, загадывая сокровенные желания.
Юлия с Антоном случайными незваными гостями ходили от фигуры к фигуре. Словно попали во времена Атлантов. Появись на склоне динозавры или мамонты они не удивились бы.
В настоящее их вернул накрапывающий дождь. Белые барашки, плывшие по небу над перевалом, сбились в плотные серые тучи, готовые низвергнуться на землю проливным дождём. Антон, стряхнув наваждение вместе с первыми каплями, выбрал место под ночлег и, ловко орудуя топором, вырубил два шеста и колышки. Они поставили палатку, сложили в неё вещи. Антон занялся костром, а Юлия спустилась к добродушно –ворчащему Угаму за водой. Ополоснула котелок, набрала в него воды и решила искупаться, но одной — страшновато, да и полотенце не захватила. Отнесла котелок с водой к палатке. Там уже весело потрескивал сучьями костёр. Антон выложил из рюкзака оставшиеся припасы. Их было совсем немного: несколько сухарей, банка тушёнки, банка сгущёнки и щепотка чая. Сухари разделили на две части, одну вернули в рюкзак, туда же положили банку сгущёнки и чай, а на ночь решили заварить зверобой и мяту, которые росли по склону полянами. Устроили поустойчивее котелок на костре. Жаркие языки пламени, словно решив охладиться, тут же принялись жадно лизать его бока. «Антон, пока чай закипает, пойдём, искупаемся, на нас столько пыли налипло за день, я уснуть не смогу».
Спускались сумерки, накрапывал дождь, становилось довольно прохладно. Жару в горах солнце на ночь не оставляет, уносит с собой. Короткое время прогретые за день скалы отдают тепло, но вскоре и они остывают. Купаться в такое время в реке, берущей начало с ледников — чистое сумасбродство. Но это были благословенные времена, когда исполнялось каждое её желание.
После купания за спиной выросли крылья. Тело приятно покалывало, усталость от трудного дня испарилась, взамен пришло состояние необыкновенной лёгкости и запредельного счастья. Около палатки их ждал догорающий костёр и котелок, исходящий гневом. Гнев вырывался из-под крышки свистящим паром, крышка устало позвякивала: «Где вас носит, где вас носит?». Юлия заварила чай из трав, Антон разогрел тушенку, подбросил в костер сушняка. С наступлением темноты ущелье сузилось, исполины приблизились — нечасто у них случались гости. А гости — счастливы, как можно быть счастливым только в молодости. Весь мир умещался в них двоих, но был безмерным и безграничным.
Ночью Юлия проснулась от шума дождя, неистово барабанящего по крыше палатки, осторожно пробралась к выходу, расстегнула молнию на пологе и выглянула наружу. Дождь не шёл- стоял стеной. Ей стало жутковато, ещё не зная, чем грозит стихия, чувствовала, как они беспомощны и беззащитны перед ней. Она закрыла палатку и легла на своё место. Антон не спал. Ему тоже было тревожно. И он, в отличие от Юли, знал, что такой ливень может вызвать сель. Но пугать не стал. Подоткнул под неё плотнее плащ, которым укрывались: «Спи, не бойся. Я с тобой». В палатке — тепло. От постели, которую Антон соорудил из можжевеловых лап и эфедры, накрыв их плащом, исходил запах хвои.
Дождь шёл и утром, когда они проснулись. Позавтракали сгущёнкой с сухарями, запивая, вчерашним холодным чаем. Так не хотелось вылезать из сухой палатки, но Антон был неумолим: «Надо идти. Хорошо бы хоть к вечеру дойти до штаб-квартиры». Надели плащи, отощавшие рюкзаки, свернули палатку. Юлия, не найдя ничего более подходящего, отрезала от полотенца узкую полоску и привязала её на ветку деревца, росшего в кругу каменного хоровода.
Во что превратилось живописное ущелье! По вчера ещё сухим саям с грохотом неслись мутные потоки и падали в дико ревущий Угам. Первые броды они старались перейти, не замочив ног, но вскоре пошли напропалую.
В сапогах хлюпало и чавкало. Плащи и одежда под ними промокли. В начале пути Юлия, пытаясь перекричать шум падающей воды и взбодрить себя и Антона, громко пела. Потом, притомившись, замолчала и успевала только считать броды. Она насчитала семнадцать, а им всё не было конца. Словно исполины не хотели отпускать их, посылая наперерез потоки. Тело налилось свинцом, во рту появился мерзкий металлический привкус. Температура. Юлия не смотрела ни вверх, ни по сторонам – она видела только спину Антона и старалась не отставать. Тем временем небо прояснилось, дождь прекратился, выглянуло солнце и сразу принялось за работу — отогреть, просушить. От одежды шёл пар, а тело колотило в ознобе. Юлия уже не шла, а брела. Хотелось одного – упасть. Спасением стало раскинувшееся перед ними ровное, как стол, огромное плато. На нём, сказочным шатром, нарядная юрта. От очага перед ней поднимался дым, копошились люди. Это было становище чабана, откочевавшего из степи на джайляу.
«Ойбай-ай, бейшара кыз бала. Сэлеметсиз бе. Кайда бару сендер?» Около юрты стояла, опершись на резную палку, старая женщина. Со стороны Юлия имела такой жалкий вид, что старушка вместо приветствия сначала пожалела бедную девочку, а уж потом поздоровалась и поинтересовалась, куда они держат путь. Говорила ещё что-то, перемежая: « Ойбай-ай», но они не понимали ничего, кроме этого восклицания. Когда подошла, сняв с очага закипевший чайник, молодая женщина, разговор наладился. Их пригласили в юрту, усадили на мягкие подушки, разложенные вокруг низкого круглого стола посередине юрты. Плащи и «энцефалитки» Айгуль, так звали молодую женщину, вынесла просушить, а стол, словно на него постелили скатерть-самобранку, уставился яствами: гора лепёшек, горка баурсаков, шарики курта (засушенный особым способом творог), в больших пиалах сливки и топлёное масло. Над всем изобилием — божественный аромат чая. Хозяйка принесла кувшин с водой и полотенце. Обошла сидящих за столом, все по очереди вымыли руки. После этого она стала разливать чай. Ложечку сливок на дно и чай, не доливая пиалу даже до половины — восточный обычай. Чем чаще хозяйке приходится наливать гостю чай, тем большее уважение и почёт ему оказываются. Юлия не участвовала в общей беседе, есть тоже не хотелось. Она разомлела от чая, тепла и уюта юрты, убранной коврами и цветными кошмами. Голоса звучали глухо, за гранью сознания. Мысли меняли одна другую и, не дожидаясь своей очереди, обрывали предыдущую: « Какое счастье, что мы набрели на эту юрту. Я, наверное, не дошла бы. У них заботы, а они, бросив всё, принимают нас, совсем чужих людей, словно самых дорогих и долгожданных гостей. Как же дать понять, что я не хочу больше чая?» Едва Юлия, допив очередную пиалу, ставила её на стол, Айгуль тут же, ополоснув, наливала ещё. Наконец Юлия вспомнила — перевернула пустую пиалу кверху дном: «Рахмет, спасибо». Старая Бибигуль-апа, словно только этого и ждала, так же перевернула свою пиалку: «Рахмет. Кет, кыз бала, кет». Она отвела Юлию в дальний конец юрты, задернула занавеску. Антон пошёл было за ними, но Айгуль успокоила его: «Не беспокойтесь, доверьтесь эже (бабушке). Ваша жена простудилась, эже умеет лечить. Через день вы уже сможете продолжить путь». Юлия доверилась добрым и нежным, словно мамины, рукам. Бибигуль — апа помогла ей раздеться, растёрла ноги, руки и грудь курдючным салом, надела на неё необъятно широкую и длинную полотняную сорочку, развернула перину, застелила её простыней, вобравшей в себя все запахи гор – цветущих лугов, можжевельников, свежего ветра и солнца. Едва Юлина голова коснулась подушки, сознание отключилось, она, словно оступившись, летела в бездонную пропасть. На ноги летящей эже надела толстые шерстяные носки и укрыла её верблюжьим одеялом. « Жаксы, кыз, жаксы. Уйыктау. Хорошо, девочка, хорошо. Спать». Жизнь на стойбище шла своим чередом. Вечером вернулся с отарой баранов хозяин с сыновьями. Снова пили чай. В большом казане на очаге Айгуль варила бешбармак. Мужчины напоили лошадей и, стреножив их, отпустили пастись. Антон сидел у постели жены, пока Бибигуль ходила собирать одной ей ведомые травы, потом готовила отвар, растирала в ступке мазь. Приготовив снадобье, отправила Антона к столу, где семья собралась на поздний ужин, сама занялась Юлией, переложив её имя на свой язык. Гуля – цветок. Сорочка цветка была насквозь мокрой от пота. Бибигуль – апа переодела, перестелила, растёрла пахучей мазью и, приговаривая: «Жаксы, Гуля», заставила выпить целебный отвар. Антону постелила рядом с постелью Юли и показала, чем её поить, если проснётся.
Утром Юлия проснулась, когда все спали. Стоял серый предрассветный сумрак. Она вышла из юрты. Спали не все – Айгуль хлопотала у очага. От вчерашнего нездоровья не осталось и следа, словно оно приснилось во сне. Была необыкновенная легкость и желание двигаться, что-то делать. А ещё страшно хотелось есть. Айгуль, угадав её желание, протянула тёплую лепёшку: « Я же говорила, что эже умеет лечить, она у нас как профессор».