Наконец-то сбылась хрустальная мечта моего детства и я держу её в руках, вернее — несу. Какая спросите вы, а я вам отвечу — та, что жгла мне темя, положим не в младенческом возрасте, но в отрочестве и юности — точно. Из-за неё я и пошёл работать на железку машинистом электровоза. Ну, положим, не электровоза, не тепловоза и даже не паровоза, а маленького паровозика- кукушки( насчёт паровоза — не прав, беру свои слова обратно). Да, это была кукушечка-душечка, маленький крохотный паровозик, который таскал за собой аж два вагона с ремонтниками. Дорога была длинной: три тысячи метров, что значительно превышало цифру три километра на три нуля. Меня рабочие любили, наливали, но закуской почему-то обходили. Спрашивается — почему? Я часто задавался этим вопросом: закуска — венец выпивки, а выпивка без закуски — конец празднику, скоростной лифт до утра, которое начинается с «гуттен- морген», как — у Кисы Воробьянинова.
Я поделился своими тайными мыслями о хрустальной с одним рабочим. Он мне понравился своим тонким, интеллигентным лицом и тем, что, когда пил водку из стакана, оттопыривал мизинец. Это было очень импозантно и аристократично с моей точки зрения. Я ему всё рассказал, присовокупив, мол, пашем на государство, а оно нас не ценит, поэтому это — не воровство, а возврат своего долга, из-за накопившегося долга, которое мне задолжало наше, погрязшее в долговых обязательствах государство, перед своими гражданами- должниками. Он на меня смотрел молча, пока я ему поднавешивал свою программу минимум, потом, почему-то, дал хлеб с сыром. Это было так неожиданно потому, что это было в первый раз за время нашего знакомства. Я замолчал. Он сказал — Эвфемизм. Я, чуть не подавившись бутербродом, просипел — Геннадий. Интеллигентный рабочий сказал, глядя в окно, — Понятно. На отчество это слово не смахивало, разговор сошёл на нет.
Ну на нет и суда нет. Так что такие вот дела в нашем минипаровозном царстве- государстве. Вообще, не понятно к чему я это — всё? Склероз… Ах, да — мечта, хрусталюшечка моя. Итак, я нёс на себе свою мечту: рельс, стальной, беушный. Я его давно присматривал на складе старья, который — на металлолом. Наконец — выбрал. Ночью, когда старый сторож после выпитой бутылки водки, которую я ему, как бы нечаянно, подкинул, уснул — зашёл на склад и выбрал себе увесистую, поношенную рельсу и… И понёс, и понёс. Сколько же по ней пробежало, проехало поездов и электричек, сколько вылилось, нападало всякого на неё бедную. Прижимая её к себе, я чувствовал как гудит в ней что-то, стучит, трезвонит… А вот и мой домишко. Пришли.
Заносил я её осторожно, чтобы не разбудить соседей. Любопытные, всё бы знать, пронюхать. Аккуратно внёс родимую в свои хоромы, положил на пол, отдышался и стал ей, моей кровиночкой, рельсушкой, любоваться. Надо, думаю, в угол её, чтоб видели все. Чего-то мне эта мысль не понравилась: как это все, я трудился, тащил на своём горбу, рисковал, когда на складе спё… Не, не — не спё… А вынес, вот так правильно будет. Но тут мне пришла в голову ошеломляющая мысль: а вдруг кто-то видел, как я её спё- вынес? Сейчас приедет полиция и… Обыск, а она на полу — попался, голубчик! Да, беда- проблема. Надо — спрятать. Я положил рельсу на шкаф, закрыл газетами, подумал,- Надо бы проверить: надёжно спрятал-то? Думаю, надо провести эксперимент, типа следственный. Выйду и зайду, мол, как полицейский. Произведу обыск, проверю — надёжно спрятал или нет. Сказано — сделано. Надел фуражку, вышел, постучался и зашёл в квартиру. Говорю,- Видели вот тута как вы рельс домой утягнули, надо бы проверить. Фуражку долой, отвечаю, — Какую, такую ещё рельсу, не знаю ничего, права не имеете! А они за своё, — Видели, мол, и всё тут. Я говорю, — Ладно, раз такое дело, обыскивайте. Обиделся, стою с благородным видом в сторонке. Ну кто-то же должен обыскивать-то. Надел фуражку, приступил. Так, — говорю таким противным голосом, аж самого затошнило, — Посмотрим на шкафе, ага. вот она. Попался, голубчик! Наручники, одевайтесь! Нет, не так! Одевайтесь в наручники. Да нет, одевайтесь, а потом… Да к чёрту! Главное рельсу нашли, гады. Так, надо перепрятать. Под кровать её — там не найдут. Сказано — сделано. Захожу, прищуриваюсь хитро и говорю, — Видели, не отпирайтесь! Обыск! — Да ищите, всё равно вы её не найдёте. — Найдём, товарищ дорогой, не такое находили. Так, посмотрим на шкафе, оба- на- нету. Так, а — под кроватью, ха, здесь — родимая. Попался, голубчик. Не, так не пойдёт? Перепрятал — вышел. Зашёл — нашёл. Перепрятал — вышел. Зашёл — нашёл и так раз двадцать. Когда очередной раз перепрятал — заглянул сосед Витька , — Ты чего орёшь? Ночь на дворе! — Не мешай, я провожу процессуальные действия. — Какие! — вытаращил глаза Витька. Тебе — не понять. Иди досыпай, скоро на работу, оболтус.
Витька обиделся и ушёл. Я стоял в тягостных раздумьях: куда спрятать, чтобы ни один, ну, чтобы целая бригада… Тут меня осенило куда
и я бросился за рельсой, глянул на шкаф — нету, под кровать — нету! Пошукал — чёрт, нету!!!
Я стоял по среди комнаты и чесал затылок, — Куда же я её спрятал?