Детство

- Дурак!
- Псих!
- Не будем с ним играть! – решили все.
Толпа разъяренных мальчишек окружила малыша, готового разреветься. Кто-то исподтишка толкнул карапуза в спину, и он, потеряв равновесие, шлёпнулся на колени. Мальчишки захохотали, а малыш разрыдался, не от боли, а от обиды и унижения.
В ответ снова послышались насмешки:
- Девчонка!
- Рёва-корова!
Так заканчивались все попытки маленького Геры Красинского подружиться с остальными ребятишками в детском саду. Мальчик ненавидел «детский садик», он представлялся ему пыткой, и Гера с нетерпением ждал, когда придет мама и спасет его. Неинтересны и примитивны были для Геры и мальчишеские игры – катать весь день машинки, или носиться с пластмассовыми саблями и пистолетиками…
На плачь прибежала воспитательница Вера Сергеевна, обидчики бросились врассыпную.
- Поймаю вас, сорванцы, уши надеру! – крикнула она им вслед. Ситуация была для неё знакомой.
- Герочка, успокойся! Пойдем к медсестре, она помажет твои коленочки зелёнкой, а потом я дам тебе альбом и карандаши, будешь рисовать.
Гера, вдохновленный обещанием воспитательницы порисовать, даже не захныкал, когда ему мазали зеленкой колени. Стойко выдержав испытание, он получил обещанные цветные карандаши, альбом, и, довольный, принялся рисовать.
Гере не исполнилось и два года, когда родители подарили ему альбом и фломастеры.
Мама показала сыну, как правильно держать фломастер, проводить линии. Когда Гера впервые увидел след, оставленный фломастером на бумаге, он замер. Его душа, словно, хрустнула… Смятение, трепет, восторг – не объяснить, что это было. С благоговением он провел свою первую неумелую линию.
Вскоре, осмелев, Герман принялся рисовать всё подряд: зверей, деревья, маму, папу.
Сначала получались смешные каракули, но затем, ясно можно было различить фигурки его любимых сказочных персонажей, животных, людей. У мальчика явно чувствовалась способность к рисованию.
Родители отдали сына в детскую художественную студию раннего развития. В студии сразу признали способности Германа. Все время говорили родителям, какой у них замечательный, прямо таки, гениальный ребёнок!
Родители решили развивать своё чадо и дома. Накупили книг по раннему развитию и потихоньку начали кромсать душу ребёнка.
Гера быстро научился читать. Он сразу понял, что за обыкновенными буквами-символами, если их постичь, скрываются старинные замки, рыцари в блестящих доспехах, красавицы-принцессы, о которых раньше ему читала мама. Научившись читать, он мог сам, в любое время, погружаться в сказочные миры. Воображение мальчика распалялось, и он рисовал иллюстрации к любимым книгам.
С арифметикой у Геры не ладилось. Когда мама садилась с ним заниматься, всё заканчивалось смехом и баловством. После занятий с папой – слезами, обидами, а нередко и подзатыльниками.
Так бы дальше все и продолжалось, пока мама не придумала забавную игру. Она раскрасила цифры в разные цвета, (каждая цифра имела свой определенный цвет) и Герман их сразу запомнил. Он умел запоминать и многозначные числа, точнее, последовательность цифр. Гера объяснял родителям, что число представляется ему в виде паровозика с разноцветными вагончиками, где каждый вагончик – цифра. Цветовые комбинации Гера усваивал мгновенно.

Школа
Герману Красинскому исполнилось шесть лет, и родители решили, что пора ему идти учиться в школу. Весной нужно было пройти собеседование
Накануне собеседования папа строго сказал Герману: «Если не ответишь на все вопросы учителя, пойдешь в школу для дурачков. Хочешь учиться с дурачками?»
Гера испуганно помотал головой.
Рано утром послушный мальчик надел белую рубашечку и черный костюмчик.
Красинские отправились в школу. Школа – унылое серое трёхэтажное здание. Они вошли и, прочитав на стенде объявление о собеседовании, поднялись на второй этаж к двадцать первому кабинету. Возле кабинета собралась изрядная очередь, по коридору бегал толстощекий карапуз и горланил примитивные детские стишки, наподобие:

«Наша Таня громко плачет,
Уронила в речку мячик!»

- А ты, какое стихотворение будешь читать? — испуганно спросили родители у Геры, оказывается, они не учли пунктик про стихотворение.
Когда Гере было три года, мама читала ему на ночь не «Муху- Цокотуху, как все нормальные мамы, у неё были свои взгляды на развитие и воспитание ребёнка. Мама читала ему баллады Жуковского. Гера помнил их наизусть. Особенно, запала ему в душу баллада «Суд Божий над епископом». Гера так боялся быть сожженным заживо, или быть съеденным мышами… Лёжа в своей кроватке, он с головой укутывался одеялом, и тихонько плакал, страх был невыносимым.
Попросить маму, не читать ему баллады, Гера не мог, он думал, что мама всё делает правильно, всегда…
Подошла очередь Геры, мама обняла его и сказала:
- Мое солнышко, всё у тебя получится!»
Войдя в кабинет, Гера увидел двух, сидящих за столом женщин, вернее, сначала ему бросились в глаза два пятна: огромное фиолетовое и, чуть поменьше, ядовито-зеленое.
Громадное фиолетовое пятно обратилось к мальчику:
- Проходи, садись. Как тебя зовут?
- Гера, Герман Красинский.
- Звучит красиво, как у артиста! Меня зовут Юлия Александровна, я директор школы.
А рядом со мной, она кивнула на зеленое пятно, Маргарита Сергеевна, учительница младших классов, она будет твоим классным руководителем, конечно, если ты пройдешь собеседование.
Мальчик разглядел дородную пожилую даму в фиолетовом костюме, и женщину помоложе в зеленом платье, лицо у неё было приятное.
- Ну что, Герман, — заговорила Маргарита Алексеевна, — прочитай нам своё любимое стихотворение.
Гера прочитал балладу Жуковского «Лесной царь». Этот «Царь», тяготел над ним шесть лет, в виде родителей. Читал Гера громко, с выражением. Женщины переглянулись.
Юлия Алексеевна сказала:
- Стихи ты читаешь превосходно! Посмотрим, как у тебя дела с математикой.
Герман справился и с устным счётом, и с задачей.
- Молодец, хороший мальчик! До встречи первого сентября.
Гера счастливый вылетел из кабинета:
- Меня зачислили в первый класс!
Довольные родители расцеловали сына.

Накануне первого сентября Гера не спал всю ночь. В его сознании возникли строки, терзавшие восприимчивую детскую душу:

Маятник
Белое черное
Ненависть страх унижение
Неуёмная радость гордыня движение
Неотвратимость…

Почти неделю Гера ходил в школу. Всё, вроде бы, шло нормально, но в конце недели, рыдающий мальчик, принес домой тетрадку с запиской от учительницы. Маргарита Сергеевна просила родителей явиться к ней.
В понедельник мама отправилась в школу. Маргарита Сергеевна сказала, что мальчик очень толковый, всё схватывает на лету. Плохо то, что усвоив быстрее всех программу, Гера начинает скучать и рисовать в тетрадках. Рисунки, конечно, замечательные, но уместнее они будут смотреться в художественной школе.
Герман легко поступил в художественную школу. Преподаватели сразу отметили его способности. Нетривиальным был его метод изучения картины. Вначале Гера «постигал картину вцелом», казалось, что он может раствориться в картине. Затем он «разлагал» картину на мельчайшие кусочки, каждая деталь была для него неким символом. Картина словно «рассказывала» о себе, языком этих символов. Тончайший мазок или цветовое пятно могли привести Германа в трепет.
Самые талантливые ученики художественной школы участвовали в отечественных и зарубежных выставках и конкурсах. Картины Германа выставлялись в музеях Стокгольма, Дрездена, Варны.
Художественная школа была для Германа отдушиной. Обычную школу он ненавидел. Герман рисовал плакаты и стенгазеты, оформлял стенды, поэтому, к нему были расположены все преподаватели; зато Герман постоянно терпел обиды и насмешки одноклассников.
Он словно жил в другом мире, Герман не просто видел предметы, он строил из них самые необычайные композиции, натюрморты, наблюдал за игрой светотени. В его видении, разворачивалось тайное бытие вещей, которое он стремился передать в картинах.
Когда Герман стоял за мольбертом, он отрешался от всего, не ел, не спал. Он злился, выходил из себя, если кто-то пытался его потревожить. Эти припадки ярости сохранились у Геры на всю жизнь.
В седьмом классе на уроке физики с Германом произошел один случай.
Герман опаздывал и последним забежал в класс, он пробирался к своей парте, когда кто-то ударил его учебником по спине и крикнул:
- Вот и чудило притащилось!
Обычно Герман не обращал внимания на подобные выпады, но в тот день он был на взводе. Несколько дней назад, Герман задумал причудливый натюрморт, а нужно было делать уроки и ходить в опостылевшую школу, которая мешала воплотить задуманное.
После очередной пакости, Герман выругался, с искаженным от ярости лицом, он схватил тяжеленную парту и швырнул ее о стену.
- Вы пятна на моем солнце творчества! – орал Герман. Он стоял, сжав кулаки. И гневно выдавал:
- Твари, довели меня! Всех убью!
- Успокойся, Герман, как ты себя ведёшь… — медленно проговорила учительница физики, — Пойдем со мной.
Герман поплелся за ней.
Она привела Германа к завучу, и рассказала о приступе
Завуч подумала и сказала:
- Сегодня освобождаю тебя от уроков. Можешь идти домой, тебя проводят
- Сам дойду.
Он вернулся в класс, схватил рюкзак с учебниками и побрел домой. Германа шатало, рябило в глазах, он задыхался. Дома никого не было, скинув верхнюю одежду, Герман упал на диван лицом вниз и разрыдался, а потом забылся глубоким тяжелым сном.
В школе над Германом перестали подшучивать, на всякий случай, «мало ли, что этот псих еще выкинет».
Васнецовский пленэр

Летом выпускники художественной школы готовились к Всероссийскому Васнецовскому пленэру, который проводится каждое лето в живописнейшем месте – старинном вятском селе Рябово. В Рябово находится музей-усадьба художников Виктора Михайловича Васнецова и Аполлинария Михайловича Васнецова.
В конце пленэра художники устраивают праздник «Васнецовская палитра». Они проводят выставку своих картин для местных жителей. Картины пишутся здесь же, на благодатной рябовской земле.
Германа и ещё нескольких талантливых художников выбрали для поездки.
Герман взял мольберт, кисти, краски и отправился бродить по селу, он зашел в лесок.
Стволы сосен, в лучах солнца, отливали перламутром. Герман начал писать лесной пейзаж. Он старался поймать и отобразить радужные блики леса. На протяжении дня, меняется освещение, наполненность воздухом, игра светотени, и все это надо уловить. Работу над картиной Гера закончил только к вечеру. Это был один из самых удачных его пейзажей.
Закончилась «Васнецовская палитра», заканчивались и летние каникулы. Герман заметно изменился, сильно вытянулся и раздался в плечах. Вьющиеся каштановые волосы отросли до плеч, огромные карие глаза выделялись на чуть бледноватом лице. Герман изменился не только внешне, теперь это был мужественный, уверенный в себе юноша. «Волшебная сила искусства»!

Герман Красинский

Я закончил «строгановку» и подрабатывал веб-дизайнером в солидном рекламном агентстве, когда любимый дядюшка оставил мне в наследство двухкомнатную квартиру.
Дядюшка гордился мной, своим единственным племянником. Он говорил, что я стану великим художником.
У дяди не было ни жены, ни детей. Прожженный холостяк, его страстью были — крепкая выпивка и любимые папиросы «Беломорканал», которые он всегда где-то умудрялся раздобыть.
Дядюшка умер от инсульта, квартира, доставшаяся от него, пришлась очень кстати. Мне нужна была мастерская. К тому же, я постоянно конфликтовал с родителями, все банально, их не устраивал мой образ жизни. Я, признаться, был не подарочком. Попойки с приятелями, срывы, беспорядок в квартире, можно продолжать бесконечно. Благодаря дядюшкиному наследству, все проблемы исчезли.
Одну комнату я приспособил под мастерскую, другая служила и спальней, и гостиной, и «тусовочной для друзей».
Моя квартира пропиталась стойким запахом табака, смешанного с запахами краски, лака, растворителя. Но жить было можно, и жить отлично. Мастерская – моя гордость! Здесь я воплощаю свои грёзы. В мастерской царит творческий беспорядок. Повсюду валяются листы бумаги с набросками, кисти, тубы с красками. Вдоль стен – награмождение незавершенных картин, они обязательно дождутся своего часа.

К одной стене прислонилась моя мечта – громадная картина, над которой я работаю почти каждый день, уже на протяжении года. Она обязательно произведет переворот в живописи.
Я ненавижу, когда кто-то заглядывает в мастерскую, это «бункер», где я скрываюсь ото всех и творю!
Другое дело «тусовочная». Она перевидала уйму друзей и подруг, но надолго здесь никто не задерживался.
Как-то раз, я совершил ошибку, пригласив свою девушку пожить к себе.
Я уже полгода встречался с Вероникой. Моей Никой. Что-то в ней такое было… я на других девчонок смотреть не мог, Ника любила и принимала меня таким, каков я был.

Ника приехала из Калуги, поступила в педагогический институт и жила в общежитии.
Мы познакомились у меня на вечеринке, её привела Галка, давняя моя подруга.
Сначала я подумал: «Зачем Гала её вообще притащила», Ника совершенно не вписывалась в наши посиделки. Она была ДРУГАЯ! Сидела в уголочке, к вину и пиву не притрагивалась. Не курила. Ради смеха я уговорил её потанцевать. Как доверчиво, трепетно, она прижалась ко мне. Она все время отводила взгляд, но я успел разглядеть, что глаза у неё синие. Ника почти не пользовалась косметикой, это придавало её лицу особую нежность и миловидность. Весь вечер я не отходил от Ники, пытаясь её развеселить, рассказывал забавные ( более-менее приличные) случаи из жизни. В нашу сторону уже во всю летели пошлые шуточки. Тогда я состроил всей компании такую свирепую рожу, что они сразу поняли — лучше нас не трогать.
Когда народ упился до изнеможения, я предложил Нике прогуляться. Она с радостью согласилась. Мы гуляли всю ночь, разговаривали. Мне почему-то казалось, что я знаю её давно. Нам было легко вместе. Не хотелось расставаться, но ей пора было на лекции, а мне на работу. Я проводил Нику и помчался в агентство.
Я уговорил Нику переехать ко мне. Мои пьяные посиделки с друзьями, я никак не мог порвать с ними, заканчивались её слезами. Я понимал, как ей больно, но не хотел меняться
Во время творческого подъёма я мог днями и ночами пропадать в мастерской, куда не допускалась даже Ника. В такие периоды она была предоставлена самой себе. Ника рьяно принималась драить квартиру после моих гулянок.
За подъемами следовали спады. После творческого озарения, начиналась жуткая депрессия.
Я шатался по квартире, часто возникали срывы, всё мне было не то и не так. И срывался я, в первую очередь, на Веронику, в общем, вёл себя по-свински, хотя продолжал безумно любить Нику.
Вероника долго терпела мои выходки, но, видимо, и у неё был предел.
Однажды, она просто собрала свои вещи и ушла. Наверное, никто не сможет меня вынести… даже Ника…
Я благодарен Богу за его дар, но расплата за него – слишком велика. Недоразвитый гений…
Насколько тяжело жить в мире, где каждый предмет не просто предмет, а СИМВОЛ или часть некой живописной композиции…

Деталь
Герман Красинский, художник с мировым именем, мерно покачивался в ротанговом кресле-качалке, пристально разглядывая недавно оконченную картину. Морской пейзаж, каждый штришок тщательно, с ювелирной точностью, выписан. Герман любил тонкую кропотливую работу.
Герман курил. Он предавал, его предавали. Всё осточертело… Скользить бы просто, беззаботно по волнам, как парусник на картине…
В картине что-то изменилось, добавилась еще одна деталь, её мог бы разглядеть только сам художник – крохотная щепка на волнах.
С той поры, никто никогда Германа Красинского больше не видел, он исчез бесследно… почти.