По соседству, за стеной, жила бабушка. Очень старенькая, но энергичная женщина. Жильцы называли ее Тетя Валя. Язык не поворачивался называть эту непоседливую, динамичную женщину бабушкой.
Выходя из дома, она слегка наклонялась вперед, а затем, далеко выбрасывая правую ногу, резко набирала скорость. Создавалось впечатление, что она своим корпусом разрезает воздушное пространство, осмелившееся ей препятствовать.
Тетя Валя никогда не сидела на лавочке перед домом, никогда не выгуливала кошек и собак, хотя жила одиноко. По доброте душевной кое-кто из соседей предлагал ей « пушистый комочек», который смог бы скрасить одинокую старость, но она отказывалась наотрез. Не знали сердобольные, что Тетя Валя всю свою долгую жизнь была равнодушна к домашним животным. Некогда ей было ерундой заниматься. Так она считала.
А вот садовый участок свой любила: чувствовала на нем себя годной к труду и к активному отдыху. В лес, к примеру сходить, грибочков насобирать. Маслят больно много было в близлежащих лесах. Только добираться в сад четырьмя видами транспорта стало невмоготу. Ноги не слушались, капризничали. И с сидячими местами в транспорте редко кто хотел расставаться в ее пользу. Как увидят бабушку, сразу засыпают, да так глубоко, что и не добудишься. Оттого и перестала ездить в сад. С флорой и фауной общалась теперь, сидя у окна.
Однажды на ее подоконник приземлился воробей. Непоседливый такой, как шкодливый мальчишка. Все подпрыгивал у нее перед глазами. Переместившись на отлив, зацокал коготками по металлу, будто через азбуку Морзе обращался: «Давай дружить будем, бабуля!»
И они подружились. Ни свет ни заря Тетя Валя спешила к окну и первым делом рассыпала крошки песочного печенья для Венички. Так она окрестила нового друга.
Веничка особо не торопился лететь к ней в такую рань, своих дел по горло было. Но с восходом солнца уже был в гостях. Деловито расхаживал по отливу и торопливо выбирал приглянувшиеся крошки, пока Тетя Валя рассказывала ему о войне, об эвакуации, о послевоенной жизни. За девяносто с лишним прожитых лет много чего можно было вспомнить. На ее глазах родилась советская власть и приказала долго жить. С любовью о ней вспоминала, потому что молодость с ней прошла, а с горечью, потому что не защитила она ее на старости лет от нищеты и убожества. Мыслимо ли, ходить в «Универсам» как на ювелирный аукцион: все нравится, а купить не можешь. Веничка, как кот Васька из басни Крылова, «…слушает, да ест». Наевшись, исчезал в неизвестном направлении.
Привязалась Тетя Валя к Веничке. Решила сделать подарок любимцу: соорудила из коробки для печенья нечто похожее на пляжный короб, которыми курортное побережье Северной Германии усеяно. У короба для Венички был и навес от дождя, и ватное сиденье внутри, и площадка для корма.
Веничка не заставил Тетю Валю уговаривать себя поселиться в нем. Правда, селился он тогда, когда испытывал голод. Все остальное время проводил на воле. Через несколько дней Веничка-хвастун привел на свое новоселье друзей. Здорово веселились они в тот солнечный воскресный день. Тете Вале приходилось подносить все новые и новые угощения: то пшеничной крупы подсыпет, то сальцо меленько нарежет, то сухарики выставит. А на десерт гору семечек в виде торта соорудила. Пернатые гости от приятной неожиданности врассыпную сначала, а потом, как водится, все подчистую смели.
Веничкины друзья и подружки после новоселья часто прилетали к Тете Вале в гости. Она тоже не скрывала своей радости и желания привечать жданных гостей. Так они и жили душа в душу.
При встрече с Тетей Валей на этаже, когда она мусор выносила, соседи видели поселившуюся на её лице улыбку и взаимно улыбаясь, искренне радовались доброму настроению одинокого человека.
Пришла осень, зачастили дожди. Одним неприветливым утром, когда желтые листья деревьев, будто пьяные шатались в воздухе, а затем небрежно валились на мокрый грязный асфальт, я услышал настойчивый цокот клюва по стеклу. «Что-то случилось», — подумал я, нехотя просыпаясь. Зная, что сон ко мне не вернется, поднялся, выглянул в окно. Справа, на отливе окна Тети Вали, сидел Веничка и недоуменно барабанил в бесчувственное стекло. Безучастная равнодушная тишина вселяла страх пташке. И Веничка с еще большей настойчивостью продолжал стучать в стекло.
Птица не человек, она не могла осознать и поверить, что окно ей больше никто не откроет. И что трепетная любящая рука старушки больше не насыпет ей щедро крошек. И не будет ей больше надоедать своими воспоминаниями.
«ДА, БОГ С НИМИ, С ЭТИМИ КРОШКАМИ!» — думал, наверное, в эту минуту ошарашенный горем Веничка.
«ТОЛЬКО БЫ ВЫГЛЯНУЛА, УЛЫБНУЛАСЬ».
Окно, сомкнув плотно челюсти, не отвечало. За стеклом хозяйничала новая старушка – тишина. Я пытался помочь пернатому другу справиться с горем – рассыпал уже на своем отливе разные лакомства. Но Веничка не обращал на них никакого внимания. Упорно постукивая клювом в стекло, дожидался ответа на вечное, непостижимое умом и сердцем «ПОЧЕМУ-У-У?»
«Почему-у-у?», — озвучивал несогласие Ветер.
«Почему-у-у?», — скандировал заунывно Дождь.
А Небо, всезнающее, всевидящее, вечное – мудро молчало.
И это непостижимое, как и время, молчание растворялось, рассеивалось, раскрывалось.
Кончилось Лето радостей. Прошла сытая Осень. Зашло Солнце жизни. Наступили промозглые дни одиночества. Надолго ли?
Веничка больше месяца прилетал еще на окошко Тети Вали, настойчиво стучался, ожидая чуда.
Луч, солнечный Луч, яркий, пронзительный, разорвал кромешную тишину. И Свет, ослепительный Свет народившегося дня ответил на все заданные жизнью и смертью вопросы.
Больше я Веничку не видел…