Король Генри Третий был важной фигурой.
Страной управлял он с легчайшей руки.
Считал он себя уникальной натурой.
Кто не видел таланта, те дураки.

Каждый день просыпался мой славный правитель.
Умывался, на кухне он пудинг жевал.
И глядел на него величайший мыслитель
Из висящих на стенах хрустальных зеркал.

За обедом монарх был печален и томен.
Подчас оставлял на столе диадему.
Задавали вопрос: «Вы, простите, не болен?»
«Нет, решаю, как кончить поэму.»

Рисовал он картины, писал мемуары,
Размышлял о религии в зимнем саду.
Был задумчив он даже в своих будуарах.
Был угрюм он, ныряя беспечно в пруду.

- Вам по нраву пейзаж мой? — вопрошал он сурово.
- Я истратил всю краску, рисуя его.
И хвалили пажи его снова и снова,
Говоря, как прекрасно и как глубоко.

Но однажды в той богом забытой державе
Появился бесстрашный младой человек.
Он пришел к королю, поклонился, как равный,
И запомнился дерзостью страже навек.

Корифею тот путник был очень приятен.
И он тут же велел подавать марципан.
Был чудак тот заморский не глуп и опрятен,
Чем привлек интерес всех влиятельных дам.

Этот гость заявил, что он ищет себя.
Он бродячий писатель-сатирик.
Он пять лет уж блуждает по свету, любя
Каждый день в нескончаемом мире.

И тогда король Генри, смекнув что к чему,
Пригласил визитера в музеум.
Он надеялся вновь получить похвалу,
Восхищенье проделанным делом.

Но сатирик шокировал Третьего Генри.
Молвил он, что картины плохи
И завышена ценность узоров безмерно.
И кто любит сие, те душою глухи.

Тут взглянул наш король на этюды повторно.
(Гостя тут же, конечно, отправил на казнь)
Показались они так дурны, тошнотворны,
Самодержец к себе испытал неприязнь.

Король Генри Третий был важной фигурой.
Пришло озаренье.

Он спился. И умер.

Автор готов к любой критике. Смелее!