Ранней летнею порою на лугу стоял туман
И клубился над рекою. С удочкой сидел Иван.

Невесёлых мыслей полный, он смотрел на поплавок,
Целый месяц сокол вольный, выставленный за порог.

Жизнь семейная трещала вся по швам, как тот пиджак,
Потому что был немало сказочный Иван-дурак.

Полюбилась Ване Киса, ноги прямо от ушей!
Как узнала Василиса – мужа выгнала взашей.

«Да сама ты виновата! – распалялся наш герой. –
Родила и стала ватой, стыдно на людях с тобой.

Руки стали как у прачки, где твой… этот… маникюр?
Только деньги, сын да жрачка! Гардероб не от кутюр!»

Даже лошади в тумане мордами кивали в такт,
Словно соглашались с Ваней, тихо ржали: «Так, так, так!»

Натянулась туго леска, мысли Ванины прервав.
Дёрнул он скорее резко, разом леску оборвав.

Зацепился вдруг за камень, и катушка прямо в лоб.
Поскользнулся бедный Ваня, без сознанья наземь хлоп!
***
Долго ль на земле лежал он, сказ о том не говорил.
Только хладом грудь сковало – молодец глаза открыл.

«Насмехается анчутка!» — длань ко лбу он приложил.
Глядь на реку — что за шутка! — конь не конь там воду пил.

Сивый, меньше жеребёнка, хвост, что длинная метла.
Гладила его бабёнка и каурушкой рекла.

Ахнул Ваня: «Вот так бабка! Карлица никак, поди?
В длинном рубище до пятки, плеть свисает на груди».

Рассмеялся Ваня гулко: «Неразумная ж ты, мать!
С коих пор осла кауркой люди стали величать?»

Конь скосил лиловым глазом и недобро так заржал.
Бабка обернулась разом, обнажила свой оскал:

«Для тебя, балда-моркотник, кто не птица, тот овца!
Лишь браниться ты охотник». Ваня и поддал словца:

«Ты сама не лебедь бела, своему ослу под стать!»
Карлица тут побледнела, подошла, давай хлестать

Плёткой по рукам, по телу, по лицу да по ушам.
- Коль меня обидел смело, на осла похож будь сам!

- Да уймись же ты, шальная! – засмеялся наш герой,
От ударов прикрывая голову одной рукой.

Только вдруг смех оборвался. От испуга сам не свой,
Ваня к речке вмиг помчался, глянул в воду – ой, ой, ой!

Там увидел в отраженьи уши длинные осла,
Наземь сел в изнеможеньи — в ужасе совсем ослаб.

- Что ты сделала мне, ведьма? — гневно Ваня закричал. -
Как посмела ты? Ответь мне! Я убью тебя сейчас.

Только ринулся на ведьму, как конёк к нему тут скок!
На дыбы вскочил, отвесил прям в чело копытом — чпок!

- Ах ты, глупая скотина, щас башку твою на сук.
Вот тебя…! — тут, глядь, щетина и копыта вместо рук.

Скачет, бесится наш Ваня, стал он полностью ишак.
- Вот я вас, обоих, прямо затопчу сейчас. Иак!

Карлица рекла сердито: «Станешь женщин обижать,
Будешь ты носить копыта и «иа» всегда кричать».

Опустил Иван тут уши, смирно ведьме стал икать:
- Буду я теперь послушен. Прежний вид верни опять.

Как смогу в таком я виде перед жёнкою предстать?
- А зачем? Ты так обидел, что она не хочет знать.

Променял жену на плеху, — карлица ему в ответ.
- Хе! Да Вася разтетёха, толще бабы в мире нет.

Сына в люльке, знай, качает да сусеки всё скребёт,
В огороде пропадает, то за прялкой нить прядёт.

Нет, чтоб приголубить мужа, посидеть бы за столом.
Долг отдать бы свой супружний, слышу лишь: «Потом, потом».

- А давно ль ты сам ей, Ваня, аленький цветок дарил?
Всю семью на караване к морю синему возил? -

Ведьма молвила сурово. «Что ты, старая, окстись!
Нет ни пенязи в кладовой, нет ни жемчуга, ни… виз».

- Ах, кощей ты, кривдосказник, пенязь есть на затетёх.
Злато им дарил, продажным, Василисе не сберёг.

- Твоё ль дело, колотовка, с кем мне молодцу ходить?
Сети всё плетёшь мне ловко уму-разуму учить.

В рубище сама, вон, ходишь, аки нищенка с сумой,
С коником по свету бродишь, не пускают на постой.

И опять клыки оскалив, ведьма молодцу в ответ:
- Верно молвишь, не пускали в дом на праздничный обед.

Потому что все боятся, правда очи колет им,
От того в ослов рядятся, шкура зверя липнет к ним.

Знай же, за твою натуру, жадную и без мозгов,
Жить тебе в ослиной шкуре до скончания веков.

Кинулся Иван на ведьму — вновь каурка на пути.
Вздыбили копыта звери, бьются насмерть, не уйти.

Ведьма, подскочив проворно, занесла над Ваней хлыст,
А потом, вцепившись в горло, начала клыками грызть.

- Кто же ты? Скажи на милость! – еле молвил Ваня вслух.
- Со-овесть! — эхо прокатилось. Испустил осёл тут дух.
***
Солнце яркое уж встало, в небе закружил орёл.
Поднялся Иван, шатаясь, к речке медленно побрёл.

В отраженьи водной глади осмотрел свой битый лоб.
- Ух! – рукой слегка погладил он синяк. – Ну, ведьма! Чтоб…

И испуганно замялся, вдруг опять икнёт «иа».
Удочку свою поднял он, закусивши «удила».

Загрузив в машину тряпки, путь направил свой домой.
Васильков нарвал охапку Василисушке родной.

Замечания и советы приветствуются. В меру.