Взобрался на пирамиду и крикнул вселенной:
Не хочу быть по жизни монетой разменной.
Разорву сгустки туч, не боясь грома страшного,
Ослепляя глаза от света солнца красного.
Был я юношей, и как все сторонился вечного.
В каждом видел непременно друга сердечного.
Пел с надрывом, обрывал струны медные.
Кровь питала ежедневно привычки вредные.
Награждая взамен сединой серо-пепельной,
Везла жизнь меня дорогой канатно-кресельной.

Выпадал я, не каясь, в сугробы белые,
Отрезвляясь умом и деяньями смелыми.
Распускал руки, ноги на дело правое
И застирывал в ванной пятно кровавое.
А душа на осколки взорвалась острые,
И так быстро ладони стали взрослые.
И я ждал у колодца, дабы напиться.
Забывая успешно знакомые лица.
И бежал, лбом натыкаясь на статуи.
Проклиная пославших к такой-то матери.

Не грущу и не плачу, это всё не по правилам.
Стало тело моё, враз, холодным и каменным.
Но монета бывает всё ж дороже червонца.
И, быть может, не сгорю я от этого солнца.
Веселясь, как дитя, без стыда, голым в лужи,
Выделяясь малиной средь затоптанной суржи.
Криком, вмиг, пробудил звёзды яркие,
И услышали вечные, обыденно-жалкие.
Оказавшись в объятьях спина, будто пленная.
Оторвала в ответ мне крылья вселенная.