Отвечает он: «Бабуся!
Всё вчистую распродал!
Черепки везу, клянуся,
Был бы целый — враз бы дал!»
Тут старушка усмехнулась
И опять, как дверь скрипит:
«Ничего! Ведь я обулась
В свои чуни. Экой вид!
Ты, милок, бросай под ноги
Черепки-то, не жалей.
Прямо вот, в песок дороги.
Ну, кидай же, ну, смелей!»
Сумасшедшая старуха! -
Думал он, сгребая бой.
Он и слушал-то вполуха, -
Надо ж, брось перед собой!
«Ну вот, бросил, дальше что же?»
«Ты, сынок, смотри, смотри».
Приподняв подол, похожий
На замшелый пласт земли,
Бабка острые осколки
Стала чунями топтать,
Мелким шагом перепёлки,
В пыль, чтоб было не собрать.
Потоптав, корявый посох,
Крепко стиснув, подняла
И ударила, и носом
Крючковатым повела.
И от стука, будто чудом,
Из-под ног, где черепки,
С еле слышным низким гудом
Прыгнул глечик в длань руки!
Да не глиняный — червонный,
С дивной росписью боков,
С ручкой тёмной, опалённой
Жаром сотен очагов!
Не простая, видно, кринка -
Заколдованный сосуд!
С носа сдвинулась косынка,
Глазки хитро что-то ждут:
«Вот спасибо! Вот уважил,
Так старухе угодил!
Подарил бы целый даже,
Так бы он не послужил!
Вот, попей, поди томился
Целый день-то на жаре.»
Наш гончар уж не дивился:
Мало ли, не всё ж муре,
Что во сне кружит, бывает,
(Кроме сна, чему тут быть?)
Верить сразу. Как взлетает,
Так и кончит он кружить.
«Благодарствуй, мать-голубка,
За глоток холодный твой!» -
Молвил он, отпив из кубка.
Это ж надо — золотой!
А старуха бормотала:
«Едь, касатик, едь домой!
Да жену пригрей. Устала
У окна с прямой спиной
Ждать тебя. Стрекочет прялка,
Пряжи пали вороха
У ноги её, не валко
Нитка тянется суха.
А когда она доносит
Да родит богатыря,
Сыну имя тебя спросит,
Скажешь, ставни притворя:
«Горисветом будет зваться
Долгожданный наш сынок.
Имя это, может статься
Придёт в каждый уголок,
В каждый дом родного края,
И в другие земли тож.
А куда придёт, сияя,
Сгинут там нужда и ложь!
Только имя не меняйте
Вы с женою, нет и нет!
Только так и называйте,
Слышишь, мастер — Горисвет!»
Наш гончар заворожённо
Сел в повозку, поднял кнут,
Конь, щипавший оживлённо
Травку, понял: в путь зовут.
Быстро съехали с пригорка,
Оглянулся — никого,
Лишь ворона, щурясь зорко,
Взмыла в небо делово.
Ну, дела, вот это диво!
Головою помотав,
Мастер свиснул торопливо:
«Дело ясно, я был прав…
Ну, да ладно, эти враки -
Враки только лишь и есть.
Брешут вон, слыхать, собаки
Перед тем, как в будки лезть…
А и впрямь не стало жажды…
Как там ладушка моя?
Эх, а если бы однажды…
Во-он уже села края,
Флюгер вон избы соседа,
Коваль славно отковал —
Ишь, сияет, непоседа…»
Вдруг гончар наш зазевал,
Подъезжая, и в воротах
Стал в поклаже рыться он,
Весь в делах и весь в заботах:
«Славно, славно! Весь урон -
Битых два всего жбаночка…
Стоп! Как два?! Ведь вот один,
Цел, в косицах-завиточках
Ручки две от середин!..
Быть не может! Неужели?!.»
В общем встреча та была
Не во сне, а в самом деле…
Наконец-то, понесла
Вскоре после возвращенья
Мужа бедная жена,
От бесплодья избавленья
Ликования полна!

*** *** *** ***
В том краю жил старец Ова,
Коротал второй уж век,
Коли спросишь ты любого,
Скажет: злой он человек.
Знал он много, больше помнил
Кто кого обидел, как,
Желчью сердце кто наполнил,
Кто подлец, а кто дурак.
Заговоры, привороты
Бойко людям продавал,
Коли трудно, неохота -
Обирал и прогонял.
Но боялись старцу слово
Люди молвить поперёк,
Кто сказал — лишился крова,
Или вовсе в землю лёг.
Скот колдун мог обезножить,
Крыс погнать на поле ржи,
Молоко мог враз створожить,
Знал, где прячутся ужи.
Всё боялось старца Овы -
Дерева, собаки, люд.
Находили только совы
Под его стрехой приют,
Да вороны налетали
Тучей, будто на совет,
Мраком избу накрывали,
Где жил злой анахорет.
Те вороны, говорили,
Совы, филины, сычи
Вести Ове приносили
На закате да в ночи;
Утром сызнова летели
Зыркать, по свету шнырять
День и ночь, а то — недели,
И докладывать опять.

Автор готов к любой критике. Смелее!