Так она сидела тихо,
Словно мха клочок сухой,
Только – шлёп, вдруг! – что за лихо!
Рядом кто-то сел чужой!
Обернувшись, видит Карра:
Это ж ведьма та, она!
Тех же глаз ужасных пара,
Чёрных перьев новизна.
Удирать скорей хотела,
Но – куда там! Даже лап
Передвинуть не сумела,
Голос замер, клюв ослаб.
Будто чучело, торчала,
Мёрзлой кочкою до плеч,
Ну, а гостья не молчала,
Завела такую речь:
«Здравствуй, Карра, что, узнала?
Вот что я тебе скажу,
Ты держись, чтоб не упала,
Я не так уж ворожу.
Хватит Ове быть подмогой,
Хватит сеять черноту,
Пусть идёт своей дорогой
За последнюю черту,
Он тебя не слишком ценит,
Хоть хитри ты, хоть чуди.
Вот подыщет кого, сменит
Он тебя-то, подожди.
И сверчка я помню тоже,
Горисветова дружка.
Что, невкусный? Не похоже!
Стоеросова башка!
Не трясись уже, я знаю
Жизнь беспутную твою,
Как помочь тебе смекаю,
Да не сгинуть на краю.
Ты лети отсюда к Ове,
Клюв тебе заговорю,
Чтобы был он наготове,
Делай всё, как я велю.
Никому не молвив слова,
Ты должна его найти;
Не сыскать пути иного,
Надо Ову извести.
Клюнуть надо исхитриться
Негодяю прямо в глаз,
И тогда оборотится
Серым зайкой он тотчас.
Сероухого же словит
Рысь ушастая иль волк…»
И вот так, на полуслове,
Тень мелькнула, голос смолк.
Смотрит Карра – пусто, тихо,
Дремлет ёлочный схорон.
Где ж ворона та, шутиха?
Наважденье? Может, сон?
Только каркнуть захотела,
Да не может клюв раскрыть!
Вот так штука! Делать дело
Надо, мчаться во всю прыть!
Ладно, Ова там, не слушать
Можно было б ведьму, да
Что же делать, когда кушать
Подоспеет час? Беда!

*** *** *** ***
Мама с сыном Горисветом
Стали жить да поживать,
Мальчик рос, как просто летом,
Был умён, любил играть.
Только вот что замечала
Мать: как полная луна
Третьим разом засияла –
В сыне волчья масть видна.
Вдруг, как сделается жутко,
И мальчишечка её
Превращается в минутку
Во шерстистое зверьё,
Как замечется, завоет,
Да зубами заскрипит,
Пока ночь не успокоит,
До утра не усыпит.
А наутро – вновь мальчонка
Подымается от сна
И хохочет ясно, звонко,
Как румяная весна,
И не помнит, и не знает,
Как он волком ночью выл,
Целый день опять играет,
Мать и рада: позабыл!
Но однажды прилетела
Птица масти вороной,
С глянцевитым во всё тело
Оперением. Одной
Не хватало той вороне
Пустяковины, штриха,
То ли живости в наклоне,
Без которого плоха
В общем, была маскировка,
То ли хитрости в глазах,
Вороватости в уловках,
Торопливости в делах, -
Словом, было видно – гостья
Не ворона, уж никак,
Хоть черны и перьев ости,
И на клюве тёмен лак,
Да уж слишком взгляд был строгий,
Да не птичьей власти тень.
Вдруг, и впрямь – во двор пологий,
Опираясь на плетень,
Смотрит ветхая старушка
И мальчишке говорит:
«Далеко ли, внучек, кружка?
Мне воды бы. Так парит…»
Горисвет принёс напиться,
Сбегав в хату, в холодок,
А она, глотнув водицы,
Так сказала: «Синеок
Уж ты больно. Стой, не ты ли
Горисвет, сын гончара?»
Тот ей тихо: «Я»,- по пыли
Отступая вглубь двора.
«Не пугайся, синеглазый»,-
Ворожея говорит,
Стиснув посох, видно сразу,
Что чудной, простой на вид, -
«Подойди, попей, мой славный,
Моего ты молока,
Скоро будешь самый главный
Ты герой наш, а пока…»
Горисвет заворожённо
У бабули кружку взял,
Глядь, а там уже студёно
Молоко. Он пить не стал
Поначалу, всё с опаской,
Синеглазо так, глядел.
А старушка тихо, с лаской
Всё воркует: «Ты так смел,
Должен знать ты свою силу,
Горисветушка-герой,
Уложить врага в могилу
Больше некому. Постой,
Да попей, попей, не бойся,
Это просто молоко.
Я уж вижу: ночь, утройся,
Чтоб успел он далеко
Волком серым, легконогим
В чащу чёрную домчать,
Наконец, на радость многим
Колдуна сломать печать!
Чтобы зайца волк прищучил
Одноглазого навек,
Чтоб не знали чёрной тучи
Птицы, звери, человек!»
Горисвет, глаза тараща,
Выпил, выдохнул легко:
Оказалось мёду слаще
То чудное молоко!
На последнем, на глоточке
Поднял очи Горисвет:
Нет ни бабушки в платочке,
Ни вороны. Солнца свет
Покраснел, поник, слабея.
Мальчик в дом пошёл. Видна
Стала на небе, желтея,
Полноликая луна.

(продолжение следует)

Автор готов к любой критике. Смелее!