Кланяюсь, господи, твой пишет сын, укрытый юдолью, забытый.
Ты и отец мне, и мой господин — на тверди войною изрытой.
В небо глаза бедный я проглядел, твои там высматривал. Что же
очи ты спрятал за серый предел, ведь кто-то меня должен строжить?
Кровью пишу я (чернил больше нет, бумага — в сортир) на асфальте.
Режу осколком стекла в кабинет письмо на лоснящейся смальте.
Кожу язвит, власяница на мне. Свободы монеткою в руку
дай же! Стигматы кровят на спине, рассохлись и лопнули… Мука!
Сны мне не шли, потому что мозги мои закипают, так больно,
тьма окружает, не вижу ни зги, ещё не продвинут. Довольно!
Многоэтажен твой апартамент, святой дух, понятно — он выше,
но высота, верю, не аргумент, оглохнуть, меня не услышать!
Здесь для глухих, есть чёрный приход, иглою там беды морочат,
коли имеешь солидный доход, то сказкою — жизнь, но короче.
Отче, беруши ты вынь из ушей, не Клавдий, не всыплю отраву!
С тем остаюсь, голый червь и ничей, сынишка, твой Ванька Варавва.

Автор готов к любой критике. Смелее!