Окурок в сочной мякоти желтка
разбавлен полднем, подневольным полднем,
что вдруг застыл лучами в тишине
уснувшей кухни,
в пыльной лени комнат,
и прикорнул на трещинах
в стене.
Я умерла, но я ещё дышала,
когда, нагой, уснула за столом,
вдруг превратившись в обстановку зала,
что дремлет в тусклых думах
о былом.
Я видела, как тело остывало,
укутав кудри в мякоти желтка,
и медь волос на солнце застывала,
черствея, как несчётные века,
что кольцами вились, но разбредались,
под потолком и небом,
словно дым.
Я поняла, что солнце насмехалось,
ведь становилось золото седым,
и осыпалось, мерно, и безвольно,
на кудри пепла, на нагую плоть…
А за окном безудержно смеркалось, -
там ночь стремилась мякоть побороть,
и я,
как ночь, пролила слёзы-звёзды,
расплавив медь и пепел в серебре…
И я, как мебель, не сменила позы,
растаяв тенью
в призрачной игре.

Автор готов к любой критике. Смелее!