У нас тут близка гроза, отец, это не по тебе.
Верещат неловленые и нестреляные воробьи.
Небо догадывается: дело идёт к трубе, -
и собирается спуститься, как бы намекая — греби
отсюдова, пока не огрёб, навстречу ветреной судьбе, -
и чем ближе мы, отец, тем, как должно, грубей.
Но я давно сам по себе, отец, и в одинокой борьбе,
посудинами гремя, снасти снося, паруса рубя,
с новыми ссадинами в груди, с сединами на губе
ещё чуть больше, отец, становлюсь похож
на себя.

Мне давно, признаться, не по себе.

В подобные дни я играю с собой
в шахматы, начиная пешкой е-два,
и каждый раз понимаю, что бой
проигран, выигрывая едва.
В общем, сам себе жопа, сам себе голова,
поэтому мне причитающееся делится на два;,
но мои мысли так умны, что всё равно не лезут
ни в какие рамки, ни в какие слова.

Наоборот, мои пустоты — пустышки
и прекрасно заполняют стишки.
Мне не страшны ни растяжка, ни подтяжка,
ни Наташка либо иная глупышка,
чья красотишка тяжка.
Говорят, не достаёт вспышки и некоторой скоростишки,
на ходу распарывающей стежки.
Наверняка это будет одышка,
подкравшаяся исподтишка.
У меня на любую фразу — затяжка,
а фраз хватает с излишком,
особенно, где я хватаю лишка. Словом, кишка
тонка, и я подумываю перейти на «Пегас»,
чтоб хоть какой-то доконал меня к тридцати семи.
Таких не страхует даже «Со-газ»,
отец, как не знающих родства и не помнящих семьи.
Зато постоянно одни незнакомцы норовят меня звать
сынок или брат, другие — зять или муж,
а я прячу глаза, потому как не синеок и не рад,
к тому ж,
мне совершенно нечего им сказать.

В подобные дни, отец, выходишь под дождь,
который не оставляет следов
ни от своих, ни от чужих подошв,
и мешанина дорог и дворов, площадей и садов
как сплошные осадки — твёрдая порода и донный ил,
а дождь тянет и тянет широкий и частый трал
сквозь купание крыл, желание жал, копание рыл,
сквозь жевание жвал, сквозь кипение жил,
через всю настолько незамутнённую тобой жизнь,
чистейшей воды минерал,
что будто и не умирал.

2014

Автор готов к любой критике. Смелее!