Под вечер ангел прятал крылья в рюкзаке
И делался, как будто, человеком.
Он шёл в метро. Кусал батон, держа в руке,
Хромал немного, пеший неумека.
И если вдруг на входе – «что там? покажи»,
Он отвечал, мол, вот, смотрите сами.
И пару раз на «что такое тут лежит?»
Привычно лгал: «Перо в подушку. Маме».
В вагоне не всегда спиною в угол стать,
Тем более присесть, ему давали.
Тут главное – терпеть и крепче зубы сжать,
Не шевелить затёкшими крылами.
Придя домой под крышу, студию почти,
Содрав рюкзак, одёжку, мчался в угол,
За занавеску в душ, под нос мычал мотив;
Текла вода по крыльям, сжатым туго.
**********************
Привычно сох он после, стоя у окна,
Любуясь звёздным чудом над промзоной.
Москва была почти оттуда не видна:
Ни храмов, ни кремлёвских крыш зелёных.
Но ангелу обзор был вовсе ни к чему.
Смотрел он не обычными глазами.
К примеру, глянет на людскую кутерьму,
Безумную, как в бешеной рекламе,
И видит, как идут, спешат и семенят
В себе зацикленные мыслесгустки,
Захочет – слышит врозь, захочет – всё подряд:
Забот, страстей, судеб круг зыбкий, тусклый…
А если, чуть сосредоточившись, вникать,
То изнутри того, на ком запнулся,
Все родичи тотчас встают, отец и мать;
И тут держи сигнал, не сбейся с курса.
*********************
А если… Впрочем, думанье людей – не то,
Чтоб интересно было, так, рутина…
С работой ангела не справится никто.
Здесь важно всё: приём, процесс, картина.
Срок мал: полсотни лет, ну, может, шестьдесят,
В заботе каждодневной – как секунда.
Сезонов шорох, дни, года бегут, летят;
А час приходит – расставанье трудно.
Он вспоминал, как мучился его собрат,
Столицы русской ангел предыдущий,
Как мрак не отпускал его небесный взгляд
Поры военной дымным адом сущим.
Как он берёг людей, хотевших целину,
Тайгу, моря и космос сделать домом,
Созвать на Землю праздник, радость и весну,
Чтоб всё вокруг цвело ковром зелёным.
Как тот, что был, так и теперешний всё знал,
Когда и кто придёт, с какой планидой,
Грядёт-спешит каких масштабов новизна,
Кому какой мандат на небе выдан.
*********************
В дела людские редко вмешивался он –
Инструкции архангелов превыше –
Хоть часто огорчён и, реже, удивлён
Бывал, скользя, как тень, по сонным крышам.
А как хотелось иногда прогнать болезнь,
Когда врачей попытки бесполезны!
Но здесь – табу! Горит проклятый знак «не лезь!»
Душа кровит, как от вонзённых лезвий!
И если все, как физик бы сказал о них,
Условия запрета соблюдались,
Уже стояла смерть над тем, кто замер тих,
Но и кого дела земные ждали,
Частицу Космоса он тайно помещал
В надорванную нить часов больного,
Чтоб до поры подальше был другой причал,
Пока не призовут его отсюда снова.
Он знал – смотрители иных времён и мест,
Предшественники так же поступали…
Быть может, то была проверка, некий тест
На разум, совесть, волю вне скрижалей?
В душе, конечно, ёрзало: «Нечестно так!»
Но и запреты были справедливы:
Допущенные свыше вольница, бардак
В разы Земле ухудшат перспективы.
*********************
Просохли крылья, нужно выгладить теперь
С утиным жиром пёрышки-лохмушки.
Услышишь, что здесь надобен елей – не верь!
Нет лучше жира уточки-подружки.
Приведши в надлежащий вид свои крыла,
Московский ангел вышел в дверь балкона.
Огромный белый взмах и ранней ночи тьма
Его вмиг растворила. Нет закона,
Чтоб по Москве крылатый кто-то не летал.
Но ангел знает – ПэВэО – не шутка!
Куда как безопасней кинуться в астрал,
Хоть это неприятно для желудка.
У ангелов – ни выходных, ни отпусков.
И нормы нет в рабочих сутках. Напрочь.
Он темень выбирал средь всех, что есть часов,
Откладывая дело только на ночь.
Зимою русскою он был отягощён,
Хоть ночь долга, но – холод, холод жуткий!
Полёт тяжёлый, грубый – лёд силён;
Что летом четверть дня, зимою – сутки.
И лето потому он больше уважал,
В июне даже, с ночкой мимолётной,
Когда летал он средь жилых бетонных скал,
Легко скользил, почти что беззаботно…
*********************
Недавно у него инспекция была.
Три ангела постарше появились,
Безмолвно сели вкруг у старого стола
И мыслями с Москвою «заземлились».
Потом, отметив грамотный, без лени, труд,
Отечески немного попеняли
Ему за то, что подменял собою суд,
Но так, без лишней скорби и печали.
Проверка быстро завершилась, если так
Назвать тройной визит сей можно было.
В портал уже шагнув, вскользь, будто бы пустяк,
Сказали: «Приготовься…» Вдруг завыла
Тоска в груди, как лютый кровожадный волк.
Он понял, службы срок окончен,
Бесстрастно наблюдать он здесь так и не смог,
В ответах будет он теперь уклончив.
Не кривизна души, которой нет, тому
Причиной не открытости явилась.
Он многое узнал про свет и тьму,
Про грозный норов света, мрака «милость».
Луч Бога в душах видел он и тёмный груз,
Которые боролись за главенство,
И в этом был источник самых разных чувств
С размахом от уродства к совершенству.
Он видел, помнил, знал, душою всей прирос
К потомственным и новым горожанам.
Их не забыть никак, хоть попроси наркоз.
Разлуки близость словно жалит жалом.
Но где-то же нужны его земные сны,
Его бесценный опыт боли, муки.
Там дольше, чем Земле, во мраке ждать весны,
Прикладывать там больше нужно руки.
А ангелы живут не два, не пять веков,
У них работы много во Вселенной.
Таинственный солдат служить добру готов
С готовностью и вечной, и мгновенной.

Автор готов к любой критике. Смелее!