О чем ты задумался, Грозный Иоанн?
Что вспомнил ты, божий избранник?
Пожары ль Москвы? Слободы ль балаган?
Что взгляд твой скупой и туманный?
А, может, опять ты челом Богу бьешь,
Снимая грехи в покаянье?
И в лунную ночь ты опять не уснешь,
Терзаем полночным страданьем.
Что оком свирепым ты в землю глядишь?
О чем тебе мысли колдуют?
Кого ты сегодня в обедню казнишь?
Кого твои «псы» замордуют?
Аль вспомнил ты детства скупые года?
Вот помер отец твой Василий.
Глумились бояре, не зная стыда,
Не думая, что им грозило.
Суровая ноша на детство легла
И первые мысли вселила.
А злоба незрелую душу взяла
И добрый огонь погасила.
Аль вспомнил Иоанн ты, как юность встречал?
Какие потехи бывали.
И кони твои, когда мимо скакал,
Детей по дорогам топтали.
И с башни высокой, смеясь и шутя,
Бросал ты щенков, не жалея.
А люди смотрели тайком на тебя,
От страха и боли немея.
А, может, ты вспомнил тот юности миг,
Когда ты венчался на царство?
Когда над боярами волю воздвиг,
Когда тебя стали бояться?
Не зря по народу ходила молва,
Что в ночь, когда ты появился,
Над Русью по небу гремела гроза,
Как будто всевышний спустился.
А, может, Настасья в душе у тебя?
Ты помнишь ее и страдаешь.
Она берегла твою душу, любя,
Но это ты после узнаешь.
Не плачь, ты же царь, по супруге своей.
Закрыл ее очи Всевышний.
Но думаешь ты, что колдун и злодей
Обрёк ее словом чуть слышным.
И снова в застенках пытали бояр.
Трещали их белые кости.
А ты, Иоанн, ведь совсем был не стар,
Но ум помрачен был от злости.
Чтоб горе забыть, ты открыл Слободу.
Построил там терем высокий.
Опричников-псов ты приблизил к двору,
И близились темные сроки.
Когда-то блаженный судьбу предсказал,
В Посту предложив тебе мяса.
Тогда Вечевой с колокольни упал,
Горела в огне божья ряса.
Опричники-дети, разбойничья рать,
Скакали по земству, а в седлах
Собачья от боли оскалена пасть,
Да земская кровушка в мётлах.
А ты в Александровской вволю кутил;
Всем девкам то плеть, то награда.
Ты даже в застолье с князьями шутил,
Налив вместо вин в кубок яда.
Вернулся в Москву ты с поникшим челом,
Решив удалиться от царства.
Но это лишь ход, что же будет потом,
Не трудно теперь догадаться.
О чем ты задумался, Грозный Иоанн?
Аль Новгород вспомнил ты бедный?
Над мёрзлой водой поднимался туман
От тел не остывших и бренных.
Иль в памяти всплыли детей голоса,
Что в Волхове часом тонули?
Всё видели сверху господни глаза.
И в душу твою заглянули.
Царевич Иван ли в уме у тебя?
Тебе он служил, не боялся.
Но посохом острым, дитя не щадя,
Сыновей ты крови дождался.
Ты каялся, царь, убивался, как мог.
Ты лоб расшибал пред иконой.
Но только ступал за хозяйский порог,
То кто-то был к ночи казнённый.
Ох, много грехов ты у жизни познал,
Но все же бывает и осень.
Трёх жен тебе Бог на судьбу предсказал,
Но их было семь или восемь?
Что смотришь, Иоанн, на свечи огонёк?
Аль вспомнил былое веселье?
Как Гришка Малюта живьем кожу жег
В твоих ледяных подземельях?
А вспомни, Иоанн, как кипели котлы
В Китай-Городу на Московии.
Как люди укрытия найти не смогли,
И сколько пролил за день крови.
Как сытый убийством ты песни певал,
А в ночь тебе чудились лица
Людей, у которых ты кожу сдирал
И криком не мог насладиться.
Иль брат твой Владимир в уме у тебя?
Когда он с семьёю простился,
Как выпили яд и его сыновья,
Как он с сыновьями молился.
Агония смерти бодрила тебя.
На женщин с детьми ты взирая,
Не думал о том, что погибла семья,
И горе в России без края.
А вспомни Филиппа, он божий слуга.
Велел задушить ты беднягу.
А после иконе, не зная стыда,
Ты бился, прощения ради.
А, может, забыл ты, как толпы людей
Бежали по улице с криком.
Велел отпустить ты медведей-зверей.
Наполнились улицы рыком.
Страшна твоя власть, но безумство страшней.
Твой лик стал больным и пугливым.
Не знаешь, Иоанн, ты о муке своей.
Об участи злой и тоскливой.
Не знаешь, Иоанн, ты, что страшная смерть
К тебе колесницею катит.
Что боли грызущей не сможешь терпеть,
Что воздуха в лёгких не хватит.
Не знаешь о том ты, что совесть твоя
Глодать будет пуще болезни.
Опричники-псы, на коленях ползя,
Согнутся в поклонах и лести.
Опухшей рукою ты посох возьмёшь,
Но сил уж поднять не хватает.
Лишь только глазами во тьме ты сверкнешь,
Да так, что озноб пробирает.
Но это всё позже, а ныне силен.
Тверда твоя поступь и властна.
И снова ты пишешь Судебник-закон.
И Дума с тобою согласна.

О как терпелив же ты, русский народ!
Послушен и добр бесконечно.
А если есть царь, то значит он – Бог!
Так было и будет навечно.

2002 год.