стране любимой пару строк — цвети тюльпан и здравствуй, Амстердам!)
своей стране мерси за малый срок в рецепте уклонившихся от драм
ночей пропитых. будут не забыты, те, кто свободу вместо синьки заливал,
их имена в бетоне спрячут плиты, их шёпотом всевышний называл.

менталитет сварили крепко с водкой, будто бы в ней незыблемость страны,
глаза открыв, слепой рыдал над сводкой, оплакивать права страной даны.
забыли только разрешить свободу, стремление помочь, любовь в сердцах,
в стране, где продают за деньги воду, где ценят больше жизни женский пах,

где ввалят миллионы на ракеты, где говорят, что мир без них жесток,
где дети у родителей раздеты и на ножах столовых кровосток.
метрополит всея и тот, без сожаленья, жгёт маяки на левом берегу,
у бога, каясь, попрошу прощенья за то, что оскорбил его слугу.

мне слуги ненавистны — жалки духом, я с верою на ты, я друг её,
слепой всё больше предаётся слухам, лишённый силы врос рукой в цевьё.
уж если продаваться — не за деньги, научит жизни курицу яйцо,
слова продав, купивший милой серьги, в итоге покупает ей кольцо.

тут много споров — нищета в элите, Колчак и Керенский, кто прав, кто виноват,
бог умер, регент жадной свите за место правды лампу на сто ватт.
и правда, людям всё ж удобней будет — реальное, даёт тепло и свет,
для тех бог умер, кто живёт во блуде, кто фантиками платит за минет,

кто суть оставил, не понЯвши её сути, кто через пластик смотрит в дикий мир,
в надежде, что всевышний всё размутит, пока он нюхает эфир.
слова красивые рекою разольются и растворятся в море общей лжи,
за правду бились, будут, нынче бьются, им улыбаются придворные пажи.

всю злобу выливаю без остатка, я верю, стерпит всё бумага,
мне в коконе системы было гадко, мой к свету шаг родил во мне имаго..