Бушевала гроза в эту страшную ночь,

Друг погиб, и ему не сумел я помочь,

Пред глазами стоит окровавленный лик,

Лишь вчера восемнадцати лет он достиг.

Ветер в ивах стонал мне : «Спасайся, беги!»

Завтра тело найдут у туманной реки,

Как печален оборванной жизни финал,

Но в ту ночь о проклятьи я правду узнал.

Было это давно. Не желая нам зла,

Возле города старая ведьма жила,

Собирала коренья, траву и росу,

И стоял ее дом на отшибе, в лесу.

Ни творила она ни заклятий, ни бед,

Только дети камнями кидались ей вслед,

И боялись ее — что тут можно сказать,

Так боятся всего, что не в силах понять.

Но однажды решили большие чины -

Слуги дьявола в городе нам не нужны!

Арестуйте ее, и пускай на заре

Эта чертова ведьма пылает в костре.

Я не видел того, но я слышу сейчас

Истязаемой ведьмы пронзительный глас,

Ее вопли пробудят меня ото сна,

Умирая в огне, прокляла нас она.

И прокелятье живет ; за грехи прошлых дней

Мы расплатимся кровью шестерки детей,

Лишь исполнится им восемнадцать, тогда

Поселится в их доме навеки беда.

Сколько их доживают последние дни?

Знаком ведьмы отмечены были они.

Говорили, что так показал Сатана,

День, когда из огня возродится она.

Я все видел. Я был там. При полной луне

Друг мой Генрих взял нож и ушел в тишине,

И дрожали навстречу ему зеркала,

Отражая присутствие страшного зла.

Да простит меня бог, я не смог удержать,

Его руку. На лбу обозначив печать ,

Нож вонзил себе в горло он, мертвым упал,

И под грома раскаты я в ночь убежал.

И с тех пор я не знаю покоя и сна,

Будет ночь, и меня вдруг разыщет она,

Знак «Одиннадцать» дланью начертит на лбу,

И меня похоронят в закрытом гробу.

Был последний год века, искрился апрель,

Птицы пели весны торжествуя свирель,

Но поныне, мне кажется, слышен для всех,

Старой ведьмы глухой, торжествующий смех.