Смотришь, глазами большими, как чайные блюдца,
Ни капли вины, ни сострадания, даже прикинуться не хочешь,
Морда кирпичом, красавец — всё правильно, впрочем.
Ну-ка, давай колись — чем занят был тёмной мартовской ночью?
Ладно, не прикидывайся пеньком, я всё знаю,
Я круче гестапо, если мне делать нечего,
Я видел, как ты у окошка маячил, махал правой лапой,
Начищая усы, собираясь к блондинкам, исходящим пахучей жидкостью каждым вечером.
Таких много, причём не только женского пола,
Людская порода в этом мало чем отличается.
Даже высокоморальные, с виду, чётким движением раздвигают,
Только учуяв то, что пока только болтается.
Я знаю, ты тоже меня упрекнуть в этом можешь,
В моей квартире ты навидался всякого,
Утром сползали с подушки, залитые жидкостями различными, рожи,
Собирая бельё с пола и тряся надоевшими за ночь с**аками.
Из квартиры выпинывать, сдерживая куски черепа,
От летящего мата отплёвываясь, класть большой на тупую её истерику,
За стены, из комнаты в комнату, где вода, где не пахнет разбрызганой похотью,
Повезло тебе, если корм не кончился,
У тебя забота простая — поесть и прочь из этого ужаса,
За окном очень быстро лечится половое твоё одиночество.
Поменяться с тобой, не жизнью, хоть её малой частью,
Не идти никуда по велению экономических принципов,
Не вставать по звонку, обливая помоями грёбаное начальство,
Не предпочитать самодельную биту до боли родной милиции.
Через форточку вылезти на минус одиннадцать, по**ер снег мне, в такой-то шкуре,
Разложить без базаров тухлых, брюнеточку с хвостиком и порадовать кошачью свою натуру.
Надавать по усам соседской наглой морде, разодрать ему оба уха,
Чтоб не шастал по описанной мной подворотне
И не смел нависать над моими шлюхами
Тряся от счастья обрубком хвоста коротким.
Потом домой, с чувством выполненного долга,
Вдыхать усами никотиновую домашнюю прокурь,
Увернуться успеть от чужих рук, маникюреных с гламурным толком,
Презирая людскую, пыхтящую стонами, одурь.
Ты единственный близкий мне во всём мире образ,
Ладно, спи, не страдай мозговым онанизмом,
Слава Богу — тебя не касается эта людская продрись,
Ты обходишься умной своей, кошачьей жизнью.