Пробуждённый с зарёй петушиным дворовым оркестром -
я окно приоткрыл и вдохнул свежесть утренних трав.
И скворца попросил, черногрудого птаху: Маэстро!
Не исполнил бы ты, гимн восходу — пернатых собрав.

На плетень все уселись линеечкой: ровненько, важно;
чуть синя оперением в ранних, багряных лучах.
Расчирикались так, что им вторил сосняк эпатажно,
и кукушка распелась на ближних «Баюнских» ключах…

Так хотелось взлететь в ястребиное, синее небо;
захмелеть от блаженства в озоне апрельских ветров,
и вкусить ароматной краюхи домашнего хлеба,
и вдохнуть фимиам от дымов огородных костров.

Не пугают меня половодья весенних разливов.
Не страшат меня хляби размытых ручьями дорог, -
как в девчонку влюблён у калитки, в плакучую иву,
в свой родительский дом, и в знакомый до боли порог.

Зазвучал благовест перезвонами гулких аккордов,
и над рощей взметнулся вороний, встревоженный грай.
В тихом царстве берёз — величавом, красивом и гордом,-
так поют соловьи, что душа поднимается в рай.

Я подруг упросил напоить меня «плачущим» соком;
и прижавшись к стволу, погрузился в нирвану весны.
Как чарует она, чистотой родников синеоких,
будто венчан я с ней, при свидетелях…духах лесных…

Я люблю тебя, Русь! И в тебе дорогая нуждаюсь;
в твоих песнях, озёрах, селеньях где вечная тишь…
Я забытый твой сын: то в грехе, то в болезни… Я каюсь!
Ты как мать — всё поймёшь, обогреешь, излечишь, простишь…