В японском городе Оцу,
забыв, что обещал отцу
быть сдержанным, городовой Сандзо,
не зная цесаревича в лицо,
остановил смутьяна Николая.
Тогда тот был немножко шалопаем.
Шатался по морям и океанам,
не соблюдая строго правил сана.
В ту пору остров Окинава
патриархального был нрава.
Степенный тихий образ жизни
могли нарушить моря брызги.
А Николай, не император,
уже был не стеснен в затратах.
С друзьями буйно веселясь,
не признавал японцев власть,
пил от души и куралесил,
и хором горлопанил песни,
и хохотал несносно громко.
Пожаловались перепонки,
не выдержал городовой,
ударил Николая… Вой,
по всей России резонанс!
Рассказывали без прикрас.
Ах, Николашка, Николашка!
Вёл бы себя ты как монашка,
не получил бы саблей в ножнах.
А получив, кричал: «Как можно?
Взойду я скоро на престол!»
Он был взбешон, не в меру зол.
«Россия вряд ли будет рада.
Да я, почти что император!
А ты по голове ударил.
Кого, меня? Пойдёшь на нары!
Ну, ты даешь, городовой,
японский!»

Тот евфемизм жив до сих пор.
Он – нарицательный по-свойски.
Когда затеешь с кем-то спор,
то цедишь…(правильно) «ЯпОнский
городовой, городовой!»