ИСТОРИИ

В городе, где каждый куда-то спешит и обязательно занят,
где каждый день все новых приезжих выплевывает вокзал,
жил человек со смешливыми голубыми глазами.
Он собирал истории,
выращивал и раздавал.

На базарах, на узких улочках, в метрополитене,
иногда заходя в какой-нибудь дом и заглядывая в подвал,
он ходил, высматривая их маленькие тени,
подбирал их на мусоркам, с осторожностью доставал.

Истории подрастали в его небольшой квартире,
прыгали по столам и диванам, спали у него на груди,
даже на голове. Друзья иногда шутили,
что однажды он сам превратится в историю.
Но это еще впереди.

А когда его истории подрастали и становились зрячи
и способны сами стоять на тонких ногах,
он искал им хорошие руки, оправдывался: иначе
как бы кто-то из них с тоски бы тут не зачах.

Чаще других к нему приходили молодые пары,
иногда — искатели приключений, иногда старики.
Он выбирал для каждого — из толстеньких и поджарых,
веселых и грустноглазых, мирных и бунтовских.

Он просил заботиться об историях, не бросать их надолго,
не забывать о них и, пожалуйста, не обижать,
напоследок он целовал их в нос и трепал по холкам,
И провожал глазами. Ну как тут не провожать.

Он вздыхал и много курил, беспокоясь, а повечерью
часто думал о том, каково их видеть после всего, что прошло…

Например, сейчас я стою у него под дверью.
У меня на руках моя история, и она дышит хрипло и тяжело.

Я ее приношу в третий раз за год, что она мне досталась,
в первый раз я успела быстро, во второй он с трудом ее откачал…
Она лежит у меня на руках, и в глазах у нее усталость,
и как-то вся она напряжённа и горяча.

Я стою у порога и шепчу ей: «Маленькая, ну что ты,
продержись, пожалуйста». И нажимаю кнопку звонка.

Жил такой человек. Он сделал это своей работой.
Пожалуйста, пускай он будет сегодня дома.
Пускай.

.

***

И если петь – не о смерти, а о любви.
Поскольку май, и солнце, и соловьи,
Поскольку дерева покрылись листвой,
Поскольку больше не значимо ничего.

А смерть – это просто. Лампа в конце пути,
Уставший доктор тебя отпускает – иди,
И точно так же будет расти трава.
И жизнь идет, поскольку всегда права.

Не надо верить про облака и рай.
Уж лучше постарайся, не умирай.
Но есть цветы, что вырастут из земли,
А ведь могли не вырасти бы, могли.

И будут дети после уроков играть
неподалеку на поле– в войну и рать,
и кто-то, может, услышит и позовет.
Ведь жизнь идет.

Но есть любовь, хранящая этот мир,
Попорченный, простреленный в сотню дыр,
Еще едва разевающий утром пасть.
А все же она ему не дает пропасть.

Хранит его своим золотым теплом.
И наши мертвые с нами сидят за столом,
И дождь идет. И слышен запах земли.
И на полях поднимаются журавли.

.

***

национальная идея, говорили они,
так победим, говорили они,
мало ли, где сейчас на местах перегибы,
время такое, нужно быть четче: либо
мы их – либо они нас.
фас!
кончился ваш постмодерн, и на этот раз
кто не с нами – тот против нас.

кличет родина-мать,
зовет ее защищать,
иди, бери автомат.

от внешнего врага – а от внутреннего прежде:
вшивых интеллигентов, до сих пор живущих в надежде,
что можно всех помирить и не убивать никого.
наступай, наступай, наступай волной огневой,
с этими – разберемся.
поднимается черный дым.
так победим.
так защитим.

…
родина, мать-одиночка с кровавыми дырами вместо глаз
причитает: для того ли растила вас.
очередь навскидку, над дорогой фонтанчик пылит.
кто это там скулит?

…
знаю, будет царство этих – не злых,
но не думающих сейчас.
сохрани нас господи – не от них,
а от зверя внутри нас,
чтоб не уподобиться в ненависти святой,
чтоб не разучиться смеяться над
и бессмысленной злобой, и пафосом, и собой,
и детьми, что мечтают взять автомат.

…
сохрани нас господи, андрогинных, читающих, пьющих,
недобитых выкормышей постмодерна,
несъедобную, лишнюю человеческую гущу,
бессмысленную эстетизацию бытия, наверно.

по пьяни рисующих картины про море,
утопающих в эстетике декаданса,
господи, в логичном финале истории
сохрани нас, господи, в нашем пьянстве,
в нашем бл**стве
и нашем братстве,
чтобы, когда за нами придут с автоматами – разбираться,
мы не разучились,
не разучились смеяться.