Я не то чтобы мастер учить, и читать нотации.
Мне вообще, если честно, не то чтоб давали слово.

Только кто-то внутри говорит — неприветлив, скован:
«Ты хотела войны, так не смей теперь отказаться!
Ты хотела на броневик — так давай, вещай.
Не пытайся укрыться в любимых, друзьях, вещах…»
Да, спасибо, совесть, минуточку, я сейчас…

Здравствуй, Пап, не читай пожалуйста это дальше.
Ты наверно не веришь мне, как не верил раньше.
Я пытаюсь, писать без патетики и без фальши.

Если честно, то я не хотела писать вообще.
Но когда начинаешь касаться таких вещей,
То уже отмолчаться никак не выходит. Как же!
Как же?
___________

Товарищ Брежнев, где ваш Великий Советский Народ?
Почему каждый первый кричит, что сосед — урод?
Почему все вокруг хоть кого-нибудь, да предали?
Черт, Товарищ Брежнев, кого вы нам воспитали?!

Эй! Смотри на меня, берущийся за приклад!
Сильный, смелый, нестарый. Кому-то — любимый, брат,
Под жилеткой стучится большое живое сердце,
Ты проверил патроны. Еще раз. Шнуруешь берцы.
Так смотри на меня, так слушай. Расскажешь всем.
Что за каждую пулю, нашедшую цель, за толику
Жизни, отнятой у другого, придут историки.
Со стальными глазами придут за тобой историки.
Будут личное дело смотреть и твердить «Зачем?».

И ты только попробуй им не ответить.
Суть не в том, что нельзя убивать. И вообще не в смерти.

Я прощу тебе все, если будет за что прощать.
Суть в надежде, что может быть что-то важнее жизни.
Но по-моему смысл этой бойни в других вещах.
Я не верю словам про служенье своей отчизне.
Если надо ее от своих же и защищать.

Слышишь, только попробуй им не ответить.
Эти люди тебе авторучкой, заменят вертел,
И ты будешь молиться, что лучше Обама, Путин,
Но историки цепкие, логика их простая.
Да, они никогда, ни за что тебя не отпустят.
Потому что Клио убийцу не отпускает.
_________

Я не то, чтобы что-то действительно понимаю.
Но хотела на броневик — так давай вещай!
Что ты, глупая девочка, встала? Ты что, немая?
Как ты можешь с трибуны молчать о таких вещах?

Что я сделаю с этой далекой, слепой войной?
Люди ищут оружие, люди теряют близких,
Люди терпят, и борются, снова идут на риски.
Кто-то в этот момент захлебнулся взрывной волной.
Там на улицах бьются — красивые, молодые,
И пока что живые. Уже чересчур живые.

Офицер спускает курок и съедает пешку.

Даже если по ним будет хором скорбеть весь Питер,
Ни один из упавших не встанет живой. Простите.

У меня — ни единого слова, чтоб вас утешить.