Кварц похож на юную зиму – прозрачный, холодный и сверкающий. На рябине, прямо под моим окном, пара свежих опрятных снегирей деловито потрошит подмёрзшую ягоду. Вниз сыплются оранжевые крошки мякоти: птиц интересуют только семена. Соседский кот с подоконника настолько увлечённо следит за ними, что все мои попытки потихоньку проникнуть в его сознание всё время как бы соскальзывают – ну, занята личность!
А проникнуть в сознание стихиали зимы, наоборот, легко. Там нет слов. Там настроения, отношения к происходящему (и отношения к отношениям – этакими гроздьями…) – и поэтому лёгкость и необычайная подвижность. Это понятие, лишь чуть стеснённое налётом персонификации. Мало кто подозревает, что даже касание людского духа отражается на стихиали, и она после этого не та, что была раньше. Так инструмент исследователя может настолько исказить состояние исследуемой тонкой величины, что результат нельзя считать достоверным. Это всё равно, что пытаться брать пинцетом молекулу. Кстати, не стоит забывать и про обратное влияние…

Скоро Новый год. Больше всех неторопливостью времени томятся дети. В душе любого ребёнка накоплено столько нетерпения! Как ждётся этот торжественный вечер, единственный из всех украшенный блёстками и непередаваемыми, волшебными цветами ёлочных игрушек! Как переливаются они в колкой хвойной глубине! И восторженность поднимается к горлу из неведомых закоулков души, выплёскиваясь из глаз сиянием праздника. И хотя золото и серебро этого праздника – не настоящее, зато сама атмосфера самая что ни на есть подлинная, а если отношение к чему-то определяет весь наш настрой, то не всё ли равно, из чего вещь на самом деле? Мудрые детские души не задумываются над этим, для них не существует проблем подлинности – и насколько проще и выше умудрённых взрослых они живут! Ведь сущность объекта не то, что он собой (или для себя) представляет, а то, как его воспринимают другие.

- Including -

Снег скрывает былые следы. Снегопад заметает тропинки. Превращаются жёсткие льдинки на руке моей в капли воды. Как непрочен твой царский наряд, о зима, о моя королева! И как холодно, снежная дева, твои яхонты нынче горят! Как убор твой изыскан и строг, как глядишь ты бесстрастно и скупо! Но мои побелевшие губы поцелуй твой морозный ожёг.
Ты забвеньем меня напои, чтоб летел на салазках я с горки, чтобы ждал с замираньем восторга новогодние клады твои, чтобы с радостью смог поменять груз годов на цветную хлопушку; чтобы голову клал на подушку, чтоб счастливым проснуться опять…

У костра

Костёр догорел. Муза, задумавшись, подняла глаза к небу: наверное, внутренне вслушивается в звучание последних строчек – нет ли где фальши. Вэгэ, деликатно кашлянув, произносит:
– Вот и всё. Нам пора исчезать.
Рыжий кивает:
– Что смогли – сделали. Только смогли, в натуре, мало…
Он сосредоточенно принимается засыпать снегом угли. Они шипят и гаснут, и только пар медленно поднимается от кострища к посветлевшему небу.
– Мы будет тут, – неловко говорит Вэгэ, – неподалёку. Если что…
Я киваю, и они вереницей исчезают в темноте. Идущий последним Рыжий оборачивается, хочет что-то сказать, но лишь машет рукой и уходит, тихонько насвистывая какой-то старый, полузабытый мотив.
Конечно же, они будут неподалёку. Как всегда.

Карма – разум, лишённый личности. Кстати, именно поэтому автор может ставить своё имя под пришедшим ему в голову; а ведь «мысли, навеянные музой» – далеко не пустое выражение. Откуда-то ведь они черпаются!
Для овеществления кармы создан весь окружающий нас мир. Это и есть Слово, сказанное для нас. Чем больше мы даём себе труд вслушиваться, тем больше понимаем.
Рыжий, наверно, сказал бы: такое миропонимание смахивает на то, как дикарь молится на тремя штрихами нарисованное им же самим изображение. Берём понятие, закрепляем его словом (хотя и это не обязательно) – и готово, можно общаться. Не знаю, не знаю… Пигмалионизм какой-то. Но попытаться осознать, наверное, стόит. Хотя пользоваться вряд ли получится: разговоры с Понятиями ведутся без слов…