Такого трескучего мороза в Москве ещё не бывало. По крайней мере, на моей памяти. Дорога от дома до уютного офиса нашего бюро превращалась в пытку и испытание нервов: машина заводилась с трудом, а украшенные застарелыми сугробами обочины заметно сужали проезжую часть и не способствовали ускорению трафика. Поэтому, когда перед самым Новым годом мне позвонил мой старый клиент, Лёва Масальский, и попросил срочно приехать, я мысленно помянул чёрта, его бабушку и всех остальных его нечистых родственников. Чёрта, естественно, а не Лёвы.
– Феликс, у меня неприятности, – уныло бубнил он. – Милиция, конечно, уже разбирается, но хотелось бы… В общем, не мог бы ты со своей стороны покопаться в этом деле?
– В каком именно?
– Приезжай, это не по телефону… Оплату гарантирую.
В этом весь Лёва. Заплатить он, конечно, заплатит, деньги-то в его фирме крутятся не маленькие. В прошлом году, например, когда я помогал ему отбиться от… В общем, неважно; я помог, и рассчитался он по-королевски, тут надо Лёве отдать должное, но перед этим, что называется, вынул из меня душу. Дело в том, что Лёва панически боится любых, как теперь выражаются, «наездов» на свой бизнес. И любит перестраховаться – хотя в этом он прав на сто процентов: лучше пере, чем недо.
– Ладно, еду.
– Я с тобой, – Шарлотта была уже готова: шубка, сапожки, сумочка. Я знал, что там у неё непостижимым образом размещается целая криминалистическая лаборатория с диктофоном в придачу.
Шарлотта – красавица. Я от неё без ума. Мы готовились оформить наши отношения – сразу же, как только будут улажены все формальности и истечёт срок до официально назначенной ЗАГСом даты. Предложение я сделал ещё в Париже, где Шарлотта-Мари Жевье работала переводчицей (затруднительно найти европейский язык, которого она бы не знала), а я был в командировке. Оттуда я её и привёз. Такая вот любовь с первого взгляда.
В деловом общении я называю её Мари – для скорости – хотя имя Шарлотта мне нравится больше. Но в ходу бывают и другие имена: Шарочка, Маришенька, Котик…
Герман, мой компаньон, отнёсся к появлению новой сотрудницы вполне одобрительно – хотя он и закоренелый холостяк, но французский шарм Мари подействовал и на него. Кроме того, он немного фаталист и философ, и поэтому возникновение в нашем общем с ним мире ещё одного фактора воспринял как данность, просто включив его в ряд прочих факторов, определяющих бытие.
На этот раз дело обещало быть гораздо серьёзнее, рассуждал я в машине. Если им занимаются органы, тут пахнет либо убийством, либо ущербом в особо крупных размерах. Зная Лёву, поверить в такое невозможно. Впрочем, работа постепенно приучает меня к тому, что ничего невозможного в нашем мире нет.
Город был погружён в предпраздничную атмосферу. Витрины магазинов утомляли глаза обилием новогодних товаров. Везде переливались и мигали разноцветные искорки бегающих китайских огоньков. На тротуаре то здесь, то там можно было видеть спешащих людей с ёлками. Дыхание миллионов москвичей поднималось паром над бесконечным потоком пешеходов, а на проезжей части машины шли непрерывной шуршащей лавиной.
По прибытии на место выяснилось, что присутствие Шарлотты – сущий клад: большинство фигурантов по делу были иностранцами и русским языком либо не владели, либо имели о нём представление на уровне «драстуйтье» и «досвиданийя». Конечно, были там штатные переводчики, но все они по классу Шарлотте уступали, и значительно.
Суть дела состояла в следующем. Лёвина фирма (помимо основной деятельности – туризма – она занималась, казалось, всем на свете) взялась за организацию «Московского ледового биеналле». Так назывался международный конкурс ледяных скульптур – как говорится, «широко известный в узких кругах». Лёва арендовал целый павильон, то есть этаж, где размещались студии приглашённых мастеров – выставочные помещения, временно приспособленные под мастерские.
Основная творческая деятельность ледяных ваятелей в силу профессиональной специфики происходила под открытым небом, на широком пандусе, который тянулся вдоль всего арендованного яруса, а свои студии скульпторы посещали лишь для того, чтобы погреться или сменить рабочий инструмент. Жили они тут же, для этого в каждой мастерской была оборудована специальная комната. Лёва расстарался: эти импровизированные номера были вполне уютны – ковры, элегантная мебель, компьютеры, вазоны с экзотической зеленью, большие аквариумы и клетки с цветными птицами.
Свои ледяные творения авторы создавали каждый напротив своего номера, выходящего на общий балкон широкой застеклённой витриной. Финал конкурса должен был состояться в первый день Нового года.
Этаж, расположенный выше, на постоянной основе принадлежал геологическому музею. И Лёвиной головной болью являлась претензия именно этого учреждения.
Дело в том, что в мастерской российского участника – маэстро Якова Эпохера – произошло возгорание. Следствие обнаружило, что огонь, возникший по предварительной версии вследствие умышленного поджога перекинулся на дощатое ограждение воздвигаемого им шедевра – шедевр, естественно, при этом расплавился – и затем на комнату верхнего этажа. В каковой под пуленепробиваемым стеклом хранился знаменитый алмаз «Горняк» весом в сорок четыре карата, представлявший собой не только геологическую, но и финансовую ценность. Весьма и весьма внушительную в денежном выражении.
Алмаз исчез, стеклянный куб, под которым он хранился, расплавился от жара. Пострадали и иные экспонаты. Претензии, помимо страховой компании, были выставлены и Лёвиной фирме, отчего Лёва нервничал и находился в состоянии «тела, покинутого душой» – его собственное определение.
Эпохер, ко всеобщему удивлению, отнёсся к гибели своего ледяного творения весьма сдержанно, несмотря на автоматическое выбывание из конкурса, где безоговорочно признавался фаворитом. Судьба алмаза его совершенно не интересовала. При этом алиби у Эпохера имелось стопроцентное. Конец информации.
Впрочем, нет, не конец. На пандусе, где располагались ледяные фигуры, были обнаружены следы крови. Несколько капель, которые были замечены при осмотре места происшествия. Этот факт прошёл бы совершенно незамеченным, если бы не произошедший пожар. Уж не знаю, стоило ли как-то связывать с ним эту кровь.
– Мариша, милая, позвони Герману, нам нужна информация обо всех участниках конкурса. Пусть поищет.
– Пожалуйста! – скромно улыбнулась Шарлотта. – Вот. Одиннадцать человек из семи стран. Герман уже проинформирован, уточняет детали.
Бесспорно, у Шарлотты отменная деловая хватка. Она уже успела где-то раздобыть рекламный буклет, в котором красовались фотографии всех конкурсантов с краткими вехами биографии. Хотя когда и как она успела заполучить эту бумаженцию, один Бог знает.

Капитан Сергей Ерохин, ведший следствие, был моим давним знакомым. Мы уважали друг друга и часто делились информацией, когда работали параллельно – не в ущерб собственному расследованию, конечно. Вот и сейчас он разрешил мне бегло просмотреть протоколы осмотра и допроса свидетелей. Не удовлетворясь официальными заключениями, я сам тщательно осмотрел место происшествия, перебрав каждый осколок стекла и буквально обнюхав все закоулки мастерской, в которой возник пожар.
– Видимо, кто-то бросил бутылку с бензином, – поделился соображениями Ерохин. – Окно разбито. То есть, было разбито, а потом всё вообще оплавилось. Жар-то был ужасный… Видел осколки? Упали в снег, поэтому и сохранились. Остальные улики, если таковые и были, уничтожены – ты с документами ознакомился. Скорее всего конкуренты, мать их…
– Ты подозреваешь кого-то?
– Некого подозревать, в том-то и штука! У всех стопроцентное алиби, кроме Пономаренко. В момент возникновения пожара все участники находились в холле. Отмечали помолвку Якова Эпохера. На террасе никого не было, во всяком случае, камеры наблюдения никого не зафиксировали.
– Но кто-то же бросил бутылку?
– То-то и оно, что кто-то бросил. Само по себе окно разбиться не могло. Но следов – никаких, кроме самой бутылки, вернее, того, что от неё осталось…
Ну, это-то он загнул – никаких следов. След был, но недостаточно чёткий – и к тому же Сергей, возможно, просто не хотел давать мне наводку. Мы ведь тоже были, как ни крути, конкурирующими структурами. При всём взаимном расположении.
Правда, у него были некоторые преимущества: например, я не имел права запретить кому бы то ни было отлучаться с места происшествия. Ведь гипотетический злоумышленник, похитивший алмаз – это если допустить возможность кражи – мог спокойно удалиться. Тем более, что многие из подозреваемых были иностранцами и отечественной юрисдикции подлежали с большими оговорками. Ерохин мог лишь рекомендовать им не отлучаться с места происшествия, что он и сделал со всей присущей ему дипломатичностью. Я же не имел права даже на это.

Среди всех участников Яков Моисеевич Эпохер, безусловно, был самой экстравагантной личностью. Это впечатление я вынес из бесед с остальными ледяными скульпторами. Он слыл великим оригиналом и, несмотря на это, закоренелым консерватором. Когда-то выбрав себе эпатирующий имидж – большую широкополую шляпу, красную рубаху с петухами, бороду и чёрные очки – он с тех пор неизменно появлялся на публике именно в таком виде. Манера его творчества при всём при том постоянно менялась, идеи были свежи и неповторимы, а многочисленные фотографии его творений приводились в глянцевых альбомах как классические образцы стиля и оригинальности. Сами творения, увы, были обречены сохраняться лишь в фотографиях в связи с сезонной недолговечностью исходного материала.
Именно Яков Моисеевич ввёл в норму работу с разноцветным льдом – для этого в состав замораживаемой воды вводились специальные красители и флюоресцентные вещества, название и состав которых каждый ледяной скульптор хранил в секрете. И лично утилизировал свои творения после завершения каждого такого мероприятия – во избежание нежелательной утечки информации. В самом деле, знание рецептуры конкурентов обеспечивало неоспоримое преимущество в любом конкурсе. Составы добавляемых солей, пигментов и красок подбирались тщательно: от этого зависела «игра» льда, его оттенок и показатель преломления. Поэтому каждый уважающий себя специалист готовил лёд самостоятельно.
Для подготовки материала у мастера имелся индивидуальный морозильный агрегат, который обеспечивал заморозку в нужном режиме, и специальный транспортёр-погрузчик, на котором подготовленные глыбы доставлялись на нужное место. Действительно, размеры фигур бывали подчас значительными – и это после обработки, а первоначальные монолиты бывали и вовсе неподъёмны. Для спайки фрагментов в единое целое использовались специальные паяльные лампы. В качестве топлива применялся либо пропан-бутановая смесь, либо особый очищенный бензин. Тонкости выбора топлива от меня ускользнули: то ли дело было в различной теплоте сгорания, то ли в выделяющихся при этом газах, по-разному влияющих на структуру льда. Короче, профессиональное ледяное зодчество было занятием дорогостоящим и кропотливым.
В данном случае маэстро работал с обычным неокрашенным льдом, но в стороне от основной фигуры буквально накануне стал воздвигать куб из абсолютно непрозрачного чёрного льда – для ещё одной статуи, создающей антитезу и контрастно подчёркивающей ключевую композицию.
Главная скульптура Эпохера представляла собой ледяного монстра, поглощающего земной шар. Сам шар, раздираемый когтями чудовища на дольки вроде апельсиновых, попирался его задними конечностями, а один сегмент в виде полушария был поднят когтистой лапой высоко вверх и зависал над широко раскрытой пастью, готовящейся его поглотить. Всё это, конечно, было до времени скрыто от посторонних глаз (над сбитыми из досок щитами торчала лишь лапа с куском земного шара), но вездесущие конкуренты, естественно, сумели найти способ ознакомиться с секретом и даже тайком сфотографировать его сквозь щели. Что же должно было получиться из чёрного ледяного куска – неизвестно. Он-то как раз от пожара не пострадал, поскольку был расположен на значительном расстоянии от основной фигуры.
Всё это я почерпнул из познавательных бесед с участниками конкурса. Однако, кроме общего развития в области этой увлекательной отрасли искусства, больше никаких полезных сведений, касающихся расследуемого дела, я не получил.
Получил я зато копию не совсем качественной видеозаписи с мобильного телефона. Её любезно предоставил Эйно Лехтанен, финский участник конкурса. Запись запечатлела для грядущих поколений официальное представление Эпохером коллегам своей будущей спутницы жизни. В зале царил полумрак, в котором терялся свет канделябров по периметру помещения. На сцене появился Яков Моисеевич – конечно, в своей неизменной шляпе и очках, с ним рядом – та самая женщина, в чёрном вечернем туалете с открытой спиной. Яков Моисеевич что-то говорил – похоже, знакомил свою спутницу с по очереди подходящими коллегами – но слышно было плохо, потому что снимавший был от них слишком далеко. Вот раздались нестройные аплодисменты, изображение качнулось, затем поплыло панорамой по залу – и оборвалось.
Лехтанен что-то смущённо буркнул.
– Он приносит извинения за качество, – перевела Мари. – Говорит, что был слегка навеселе и не предполагал, что это может понадобиться следствию.
– Какие извинения, – вздохнул я. – Скажи ему спасибо за предоставленные материалы, особенно за фотографии конкурсных работ.
Вот фотографии были на высоте. Кроме огороженной статуи болезненно скрытного Эпохера, остальные предстали во всей первозданной красе – причём, как говорится, в историческом развитии, от начала сооружения заготовок до состояния работ на настоящий момент. Пожар практически не повредил ни одной фигуры, за исключением эпохерского пожирающего Землю демона. Единственное, что я смог заметить по его, демонской, торчащей лапе – это то, что первоначально фигура была повёрнута под несколько иным углом к зданию.
– Это часто бывает, знаете ли, – заметил Лехтанен. – Или свет не так падает, или изменение вызывается необходимостью доработки композиции, как, видимо, и произошло у господина Эпохера. Жаль, мы не можем предполагать, что было задумано им из чёрного материала… Он, как вы знаете, прекратил дальнейшую работу. Я его понимаю. Жаль, очень жаль. Должно быть, замышлялось что-то совершенно оригинальное. Знаете, на контрасте: абсолютно прозрачное, светлое, играющее на солнце, хотя по сути своей жуткое и ужасающее – и рядом нечто совершенно чёрное, пессимистичное, непрозрачное…

На Москву опускались сумерки. К вечеру небо затянуло обрывками облаков, и пошёл снег – медленный, редкий и невесомый. Поблескивавшие в ореолах фонарей ледяные искорки вызывали памятное с детства ощущение кануна праздника, когда сердце замирает в предчувствии чего-то нового и ошеломительно прекрасного. Собственно, так оно и было – праздник приближался, год вступал в свою предпоследнюю ночь. Шарлотта в белой меховой шубке, украшенной морозными искорками, была чудо как хороша, и я любовался ею явно в ущерб делу. Она это замечала, и как всякая женщина, чуть-чуть кокетничала. Что не мешало ей мыслить трезво и логично.
– Не может быть, – вдруг заявила она.
– Что не может быть, зайка?
– Не может быть, чтобы это была помолвка!
– Почему?
– Он её даже не поцеловал!
– Ну, это ещё ни о чём не говорит. Не все любят целоваться на публике. Я – исключение, и в этом тебе необычайно повезло… – и я сделал попытку обнять Шарлотту, чтобы доказать истинность своих слов. Она нетерпеливо отстранилась:
– Он не подарил ей цветов!
А вот это было уже странно. Хотя Эпохер всегда был неординарным человеком, взять хотя бы ту же одежду… Но всё равно – пригласить коллег на помолвку и не подарить невесте даже цветы? Это был уже второй кирпичик в здание моей подозрительности по отношению к Якову Эпохеру.
Сыщик обязан быть немного параноиком, иначе нечего и надеяться на возникновение мало-мальски подходящей версии. В отличие от нормальных людей он должен подозревать всех и каждого до тех пор, пока не убедится в обратном.
Впрочем, в данном случае у Эпохера было железное алиби: в момент возникновения пожара он находился этажом ниже, на глазах у всех приглашённых на помолвку коллег. Не мог же он бросить бутылку с зажигательной смесью, будучи совершенно в другом месте! Как, впрочем, и любой другой ледяной мастер. Да и смысл? Зачем ему пожар в собственной мастерской? А зачем вообще кому-то этот пожар?
Закавыка заключалась в том, что наружные камеры наблюдения не зафиксировали на террасе никаких подозрительных личностей – вообще никого! Все камеры, как одна, показывали пустынный пандус, на котором одиноко высились ледяные творения. Вот «дельфины» Пономаренко, чуть далее – «плачущая Венера» Лехтонена. И далее по порядку – фигуры Зеленски, Новачека, Эпохера и остальных. День солнечный, пространство отлично освещено, просматривается вдоль и поперёк совершенно отчётливо. Никого.
И всё же – окно было разбито, это факт, от которого никуда не денешься, и все до одного осколки носили на себе следы огня – даже те, что упали на снег, более того – в мастерской была найдена расплавленная лужица зелёного стекла, соответвующего по составу бутылочному. К сожалению, огонь уничтожил громадную часть улик. Если, конечно, таковые были. И главное – погубил алмаз.
Как сухо сообщил Ерохин, алмаз при высокой температуре мог просто сгореть. Не стоит забывать, что, несмотря на свои неповторимые физические свойства, это всего лишь углерод, пусть и с уникальной кристаллической структурой. Углерод, который, как ни прискорбно, по-видимому, погиб в бушевавшем пламени – как любой уголь. От него не могло остаться даже золы: чистый углерод окисляется в обычный углекислый газ. А стеклянный куб, которым он был накрыт, растёкся блестящей лужицей, что красноречиво свидетельствовало о царившей там температуре.

Дверь открыла та самая женщина – Клара Аркадьевна, невеста Эпохера. Я представился и объяснил цель визита.
– Постарайтесь покороче, – сухо и неприязненно сказала она. – Яков Моисеевич нездоров. Он работал прошлой ночью и сильно простудился. Кроме того, ваши коллеги уже получили от него все нужные сведения.
Яков Эпохер возлежал в кресле, до самого горла закутанный в клетчатый шотландский плед. За ним в большом аквариуме медленно плавали две неприятные серые рыбы – аквариум был такой же, как и тот, что погиб в его прежних апартаментах. На журнальном столике в беспорядке валялись таблетки и пузырьки с микстурами.
Даже в заболевшем состоянии маэстро не изменил себе ни на йоту: всё так же белоснежную его шевелюру скрывала знаменитая бархатная шляпа, на лице красовались неизменные чёрные очки.
Я поздравил его со знаменательным событием в жизни. Я выразил соболезнования по поводу имевшего быть инцидента. Я высказал уверенность, что нынешнее недомогание не помешает мастеру восстановить в будущем подобающее ему место в рейтинге. Я рассыпáлся мелким бесом в надежде, что мне удастся завоевать – нет, не доверие, на это я не надеялся – а хотя бы некоторую толику симпатии.
Симпатии я не завоевал. Эпохер отвечал односложно и скупо, тщательно выбирая лишь самые необходимые слова. Голос его прыгал от еле слышного шёпота до надсадного хрипа. Было видно, что каждое слово требует от него больших усилий. Клара Аркадьевна также поглядывала на меня недружелюбно. В моём положении наивно было бы надеяться на иное.
Всё же мне удалось получить кое-какие сведения. В частности, я установил хронологию ночи, предшествовавшей пожару – той самой, когда Эпохер получил свою ангину и во время которой Клара Аркадьевна так легкомысленно спала и поэтому не смогла его проконтролировать.
Да, Яков Моисеевич часто работает по ночам. Нет, никаких необычных событий в эту ночь не происходило. И никаких мыслей, а тем более подозрений, у него не возникает. Да, он болен и утомлён, но впоследствии с удовольствием расскажет всё, что будет угодно господину сыщику – правда, он понятия не имеет, что ещё может рассказать. Да, возможно, завтра. Если будет себя чувствовать лучше. А пока не соблаговолит ли господин сыщик дать ему возможность отдохнуть? Тысяча извинений.
После такого поворота событий ничего не оставалось, как откланяться. Я не успел опомниться, как очутился за дверью, в которой явственно щёлкнул замок. Усмехнувшись, я посмотрел на часы и отправился к капитану Ерохину. На время расследования он вместе с группой сотрудников занял пустовавший номер, расположенный чуть далее по коридору.
Ерохин не собирался ложиться спать и сидел за столом с сосредоточенным и отрешённым видом. Он думал. Количество окурков в пепельнице свидетельствовало о достаточно большом промежутке времени, посвящённом этому занятию. Впрочем, он тотчас же встал и широко улыбнулся, отчего весь его служебный вид испарился.
– Садитесь, Феликс, – предложил он, раскрывая форточку пошире. – Не сомневаюсь, что кое-что за душой у вас есть.
– Есть, – ответил я. – Но немного.
– Выкладывайте!
– Ну что ж, выкладываю… Итак, к настоящему моменту мы имеем скудный набор фактов, который следует интерпретировать так, чтобы картина совершившегося выстроилась логично, – сказал я. – Вы следите за моей мыслью?
– Слежу, слежу.
– Первое – это осколки витрины, которые вывалились на снег. На них есть следы воздействия огня, а их не должно быть. Значит, они упали уже после возникновения пожара.
¬– Согласен, – капитан Ерохин кивнул крупной головой. – Мне это тоже показалось странным. Но есть ещё расплавленная бутылка… Это всё же поджог, Феликс.
¬– Скорее всего. С вероятностью девяносто пять процентов.
– А почему не сто?
– У каждого действия должен быть мотив. А я этого мотива пока не вижу.
– Знаете, Феликс, – сказал Ерохин, – а ведь где-то за пятнадцать минут до пожара был сбой в электроснабжении. Всего несколько минут, но на это время охранная сигнализация была отключена. Как вы думаете, можно за три-четыре минуты похитить алмаз так, чтобы этого никто не заметил?
¬– Чисто теоретически – да.
– Вот именно, что теоретически… Но сбой был, и это не даёт мне покоя.
– Разве там не было аварийного источника питания?
– Был, конечно. Но разомкнулась цепь уже после этого источника. Специалисты проверяли – сейчас всё работает нормально, никаких следов постороннего вмешательства не замечено. Однако аппаратура зарегистрировала отсутствие питания. Очень уж странное совпадение, вы не находите, Феликс? Подозрительно.
¬– У меня сложилось твёрдое впечатление, что это кража, – признался я. – Но пока я не готов идентифицировать преступника.
– Значит, кража, говорите… Пожалуй. Я согласен. Мы тоже прорабатываем эту версию. Вернее – и эту тоже… Тут закавыка: почему же вор не сбежал сразу же после преступления? – задумчиво сказал Ерохин. – Мы имеем дело с очень осторожным и осмотрительным человеком. Видимо, он собирается выждать момент, чтобы потом, без спешки, реализовать алмаз и при этом остаться вне подозрений. У подлеца крепкие нервы.
– Возможно. Но вернёмся к фактам. Факт второй. Перед чёрным монолитом Эпохера найдены следы крови.
¬– Ну и что? Я выяснил – это его кровь. У него до сих пор запястье забинтовано. Он пытался кормить аквариумных рыб.
– При чём здесь рыбы?
– Это пираньи. Одна из них его укусила. Группа крови совпадает, я распорядился сделать анализ. Подтвердилось. Так что этот след – тухляк… А вот то, что его избранница в своё время окончила физфак с отличием, ни о чём не говорит?
– Пока нет. Я об этом не знал, – ответил я. – А что, есть какие-то соображения?
– Да я всё не могу выбросить из головы этот электрический перерыв. Всё-таки женщина – и техническая специальность… Нетипично. Вот я и думаю – она как-нибудь не могла быть к этому причастна?
– Не знаю. Может быть. На свете так много нетипичного, что это само по себе становится типичным, – важно сказал я. – Это афоризм, это можно пропустить. И, кроме того, у неё такое же алиби, как и у остальных. Факт третий – в день пожара была ясная, солнечная погода.
– Что у вас на уме, Феликс? – вопросительно взглянул на меня капитан. – Зная вас, я думаю, что вы стремитесь натолкнуть меня на какую-то мысль, но ей-богу, не могу понять, куда вы клоните.
– Если б я сам знал, – вздохнул я. – Пока у меня мозаика ещё не сложилась… И факт последний: алмаз сгорает при температуре около девятисот градусов по цельсию, а стекло плавится уже при восьмистах.
– Там легко могло быть и больше тысячи. Не забывайте, у Эпохера в мастерской находилось несколько баллонов с бензином и всякие легковоспламеняющиеся красители… И ещё, не стоит забывать, что у Пономаренко нет алиби.
– Я не забываю. Но это само по себе ещё ничего не значит.
– Конечно, само по себе не значит. Но всё-таки, почему он не пришёл тогда с остальными? Я вскользь поинтересовался, что он делал в это время. Говорит, находился в своей мастерской. Болела голова, поэтому не пошёл.
– У такого здоровяка болела голова?
– Всё может быть… – пожал плечами Ерохин. – Но, как вы сами заметили, тут есть некоторая логическая нестыковка, поэтому надо бы хорошенько проработать его версию.
Мы ещё немного поболтали о разных пустяках, после чего я откланялся и отправился восвояси. Проходя мимо двери Пономаренко, я ясно расслышал за ней несколько слов, произнесённых женским голосом.

Итак, я узнал достаточно много, чтобы попытаться восстановить хронологическую цепь событий. Нужно только расставить факты в виде логической цепочки.
1. Алмаз – достаточно солидная приманка, чтобы предполагаемый преступник (или их группа) попытался завладеть им.
2. Не очевидно, что имело место преступление. Алмаз мог сгореть естественным путём. Этот вариант событий означает, что Лёвиной фирме предстоят колоссальные убытки. Однако косвенные улики свидетельствуют в пользу соображения под номером один. Плюс дополнительное соображение: пожар мог бы перекинуться этажом выше из любой из мастерских, так как все они расположены непосредственно под выставочным залом музея. В этом смысле возгорание студии именно Эпохера могло быть случайным.
3. Не стоит сбрасывать со счетов, что пожар, возможно, следствие конкуренции на конкурсе. В этом случае устраняется основной, по всеобщему мнению, претендент на первое место. А за призовые места, кстати, объявлено солидное денежное вознаграждение. В таком понимании выбор места возгорания не случаен и косвенно даже оправдывает Эпохера.
4. Все участники конкурса, исключая Пономаренко, имеют алиби: в момент возникновения пожара они принимали участие в «презентации невесты» (так я про себя решил называть имевшее место мероприятие). Пономаренко не приходит, ссылаясь на головную боль. Но если в деле замешана женщина (как я только что слышал), то отсутствие Пономаренко психологически становится вполне объяснимо.
5. Вспомогательные технические работники в этот момент также отсутствовали на подиуме, откуда, скорее всего, была брошена бутылка с зажигательной смесью. Но незадолго до пожара возле монолита чёрного льда появляется Яков Эпохер (именно тогда он роняет несколько капель крови). Однако боль в руке мешает ему работать, и он уходит, тем более, что приближается время презентации. Кстати, накануне Эпохер подхватывает ангину и практически теряет голос.
6. По словам Ерохина, за некоторое время до упомянутых событий в системе охраны музея происходит сбой. На несколько минут экспонаты остаются без охраны. Посетители в залах отсутствуют в связи с выходным днём. Ерохин каким-то образом связывает это с техническим образованием Клары Шульц – но каким, я понять не берусь. Хотя интуиция у капитана развита, с этим спорить не могу. Даже если и так, даже если она теоретически могла что-то предпринять в отношении системы сигнализации, остаётся неопределённым мотив поведения. Вряд ли особа, занятая своей помолвкой, станет заниматься подготовкой кражи.
Я медленно крутил в пальцах хрустальный бокал с остатками коньяка. Всё-таки частная фирма есть частная фирма, и в этом есть свои плюсы: Ерохин, например, лишён возможности на работе чуть-чуть расслабиться. Бокал вспыхивал гранями, а коньяк бросал на белую скатерть красивый коричневый отблеск.
И вдруг мне стало всё ясно. Теперь я знал, что преступление было совершено, знал, каким образом, и знал, кто преступник. Только пока ещё я не имел точного представления, где теперь находится злополучный алмаз. Осталось собрать улики. Я победно улыбнулся Шарлотте, допил коньяк одним глотком и вновь отправился к капитану Ерохину. По пути заскочил к Лехтанену и одолжил у него кое-какие инструменты. Похоже, что мы сумеем отпраздновать этот наступающий Новый год дома!

Следующий день – последний в году! – начался с прибытия грузовичка-пикапа, на котором Яков Эпохер собирался увезти свою глыбу чёрного льда домой. Он был намерен реализовать-таки свой замысел – пусть и вне конкурса.
– Я ещё кое-что сумею кое-кому доказать! – еле сипя и беспрерывно сморкаясь, заявил он. – Мой «чёрный ангел» ещё заставит говорить о себе!
– Он хорошо держится, – шепнул, проходя, Лехтонен. – Столько надежд впустую! На его месте я бы забился в… как это по-русски? В келью, да, в келью, и постарался бы никого не видеть. Хотя, в его состоянии, наверное, лучше было бы засесть в сауну и не выходить оттуда, пока его не покинут эти удручающие симптомы…
– Мы очень надеемся, что эти симптомы покинут его раньше, чем вы думаете, – так же шёпотом перевела Шарлотта мой ответ.
– Уважаемые господа! – объявил появившийся в сопровождении ещё четырёх сотрудников капитан Ерохин. – Имею честь официально пригласить всех присутствующих на брифинг. Следствие считает возможным довести до вашего сведения некоторые результаты расследования.
Заинтересованные мастера-скульпторы, переговариваясь, складывали инструменты и плотной группой обступали следователя.
– В зал, господа! – пригласил Ерохин. – Немного терпения. Вы всё узнаете.
Все повалили в зал – тот самый, в котором происходила «презентация невесты». Даже Эпохер, убедившись, что его чёрная глыба надёжно закреплена в кузове, нехотя потащился следом, предварительно махнув водителю – можно, мол, выезжать. Я заметил в кабине пикапа Клару Шульц, и убедился, что Ерохин также это видел. Он кивнул и указал на дверь, в которую мы с Шарлоттой вошли вслед за всеми.
– Какие у вас новости? – тут же очутился рядом Лёва. – Феликс, ты, конечно, в курсе?
– Я, конечно же, в курсе, – ответил я. – расследование практически закончено. Можешь быть совершенно спокоен, твоей фирме не придётся платить… По крайней мере, за алмаз.
– Феликс! – расцвёл он.
– Лёва, зачем вам столько эмоций? – пародируя его еврейский акцент, прошептал я. – Просто скажите «ой!», а то, глядя на ваше счастливое лицо, люди всё поймут и им станет неинтересно… Понял намёк? Завянь!
Лёва опомнился и завял.
– Сейчас начнётся самое любопытное, – пообещал я. – Поимка преступников, торжество справедливости и раздача алмазов. А мы с Шарлоттой ещё успеем встретить Новый год как люди.
– Вы встретите его как боги! – пообещал Лёва.
Я не возражал.
Работа, конечно же, накладывает свой отпечаток. Появляется привычка. Вот и сейчас я не мог относиться к обстоятельствам дела с той долей сдержанного драматизма, которая требовалась. Наоборот, мне хотелось шутить и балагурить, и приходилось постоянно напоминать себе, что удачно завершённое расследование не отменяет тёмных сторон, присущих случившемуся. Шарлотта же была непроницаемо холодна.
– Господа! – торжественно возгласил следователь, когда все расселись на заранее приготовленных стульях. – Я имею честь сообщить вам, что расследование по известному вам инциденту закончено. От имени государственных органов выражаю благодарность частной фирме «Петухов и К°» за помощь в раскрытии преступления. Да, господа, преступления.
При слове «преступление» скульпторы настороженно переглянулись, но никто не проронил ни слова. Зато возникшие как из под земли репортёры так и ощетинились микрофонами. Подозреваю, они были приглашены сюда Ерохиным.
– В целях осуществления некоторых следственных действий я предлагаю озвучить версию восстановленных событий сотруднику упомянутого агентства, – сказал он. – Прошу вас, господин Петухов!
Все взгляды обратились на меня.
– Уважаемые господа! – начал я. – Вначале, когда я впервые ознакомился с обстоятельствами дела, я был уверен, что дело идёт об обычной случайности. Я имею в виду, что, хотя причины возгорания носят явно криминальный характер, результатом пожара стала утеря национального достояния – алмаза «Горняк», временно перемещённого из алмазного фонда в данный геологический музей для проведения выставки. Повторяю, вначале я думал, что камень сгорел. При всём уважении к искусству смею заметить, что даже гибель творения Якова Моисеевича Эпохера всё же не может быть поставлена на одну ступень с этой потерей.
Шарлотта переводила мастерски, сразу на английский и французский, поэтому мне приходилось говорить медленно и делать паузы.
– Итак, – продолжил я, – вроде бы мы имели дело с фактом трагического стечения обстоятельств. Неизвестные поджигатели, какими бы мотивами они не руководствовались, не могли предположить, к каким тяжким последствиям приведёт их деяние. К тому же дело осложнялось тем, что камеры наружного наблюдения их не зафиксировали.
На самом деле, господа, никаких поджигателей не было. Вернее, они были, но не бросали никаких бутылок с зажигательной смесью. Виновник пожара сейчас находится в этом зале.
Возникло движение. Скульпторы настороженно переглядывались, а Эпохер даже вытащил платок и вытер вспотевший лоб. Я отметил, что коллеги Ерохина неприметно и профессионально блокировали оба выхода из зала. События развивались по заранее оговоренному сценарию.
– На первый взгляд, дело осложнялось тем, – продолжал я, – что все здесь присутствующие имеют стопроцентное алиби: в момент возникновения пожара в этом самом зале происходило известное событие, на котором вы, господа, присутствовали – все, кроме господина Пономаренко. Итак, алиби? Но это на первый взгляд… Поясню. Начнём с того факта, что на всех осколках разбитого стекла есть следы огня. Это свидетельствует о том, что оно было разбито уже после возникновения пожара.
Возник вопрос: кому и для чего это могло понадобиться? Замести следы кражи? Маловероятно, чтобы, к примеру, господин Эпохер установил зажигательное устройство с задержкой по времени в своей мастерской. Должны были остаться остатки этого устройства. Пожар погубил его творение, не забывайте – но он погубил бы его репутацию честного человека, что гораздо важнее. Для Якова Моисеевича такое органически неприемлемо.
Шляпа Эпохера качнулась в благодарном кивке.
– Тем не менее, такое устройство было установлено и сработало! – я сделал знак Ерохину. – Прошу выключить свет и обратить внимание на экран!
Включился мультимедийный проектор, и перед собравшимися возникло изображение скульптуры Эпохера – то самое, полученное мною от Лехтанена.
– Обратите внимание, господа – если повернуть фигуру под несколько иным углом (что и было проделано господином Эпохером), то фрагмент земного шара представляет собой ни что иное, как ледяную линзу, фокус которой находится внутри студии. Господа, вам в детстве приходилось выжигать что-то увеличительным стеклом? Совершенно тот же принцип. Погода стояла ясная, а перемещение по небу солнца автоматически означает перемещение точки фокуса. Можно точно рассчитать, через какое время в неё попадёт, например, оставленная в нужном месте бутылка с бензином. Здесь, господа, вы поздравляли своего коллегу, а в это время в его мастерской неотвратимо приближался момент запланированного им возгорания!
Далее происходит следующее. После того, как огонь набрал силу, подтаявшая фигура падает и разбивает витрину – это тоже было тщательно рассчитано; вспыхивают щиты ограждения, и пламя по ним добирается до второго этажа.
Тут я остановился. Вновь зажёгся свет, все повернулись к ошеломлённому Эпохеру, который был уже в наручниках, а за спиной его безмолвно возвышались два дюжих лейтенанта. Тишина длилась всего одно мгновение и тут же взорвалась возгласами, вопросами и неясным ропотом, всегда присущим ошарашенной толпе.
– Это ещё не всё! – попытался я вновь овладеть всеобщим вниманием. Мне это удалось без труда.
– Согласитесь, господа, – продолжил я, – как-то не укладывается в голове, чтобы такой принципиальный и неподкупный человек, как Яков Моисеевич, мог пойти на преступление. Что-то тут явно не так, но что, следствию стало ясно только минувшей ночью. Дело в том, что этот человек – не Эпохер! – я театральным жестом указал на Эпохера. – Это преступник, занявший его место! Преступная шайка решила воспользоваться его обликом, чтобы подготовить и совершить кражу государственного достояния. Кто-нибудь может припомнить, что в последние два дня видел Эпохера без солнцезащитных очков?
Далее мы с Ерохиным действовали синхронно. Когда я говорил о том, что преступнику очень легко было играть роль ледяного маэстро из-за его причудливого облика, капитан стаскивал с него очки, наклеенную бороду и парик. Перед нами очутился бритоголовый субъект с ледяными серыми глазами.
Я добавил про голос – единственное, что могло его выдать – и про остроумную выдумку с простудой.
– Вспомните, Эпохер, когда я говорил с вами, на столике лежала куча лекарств. Вы позаботились, чтобы всё выглядело правдоподобно, только не учли одного. Ни одна упаковка не была распечатана!
– Да, я обратил на это внимание слишком поздно, – спокойно согласился он. У лже-Эпохера оказался чистый ровный баритон без тени хрипа. – Я просто не предусмотрел, что кто-то может оказаться таким наблюдательным. Но согласитесь, операция была задумана и выполнена блестяще!
– Не без выдумки, – согласился я. – Однако это вам не помогло.
– Как знать, – пожал плечами Эпохер. – Вам ещё нужно доказать сам факт кражи. И мою причастность к нему. Вся ваша история с пожаром притянута за уши. Я же утверждаю, что имеет место невинный розыгрыш, за который мне грозит максимум предварительное заключение, после которого вы принесёте мне искренние извинения, которые я снисходительно приму. Хорошие адвокаты, знаете ли, иногда делают чудеса.
– Не торопитесь, сейчас мы перейдём к доказательствам, – парировал я. – Не знаю, господа, как именно была совершена кража, технические подробности, надеюсь, нам впоследствии объяснит господин капитан. Пока лишь могу утверждать, что к ней причастна некая Клара Аркадьевна Шульц, которую никто из вас, думаю, до позавчерашнего вечера не имел чести знать. Гражданка Шульц, по предварительному сговору с гражданином Эпохером – пока мы вынуждены называть его так – отключив сигнализацию, проникла в помещение музея и похитила алмаз. Скорее всего, подложив на его место хорошо выполненную стеклянную копию. После чего вернулась в студию и спрятала алмаз в аквариуме. Согласитесь, господа, это просто идеальное место для того, чтобы спрятать прозрачную вещь!
Всю мою тираду Эпохер выслушал с каменным лицом, не проронив ни звука, только на щеках играли желваки. Все глаза были прикованы ко мне – и к Шарлотте, которая переводила с предельной скоростью.
– Однако, – вёл дальше я, – гражданин Эпохер сообразил, что при пожаре аквариум отнюдь не будет являться безопасным местом хранения. Встал вопрос: где же его спрятать? А время поджимало: минут через десять обоим сообщникам предстояло разыграть комедию помолвки, чтобы обеспечить себе алиби! И Эпохер не находит ничего лучшего, чем спрятать камень в глыбе чёрного льда, которая расположена так, что не должна пострадать при пожаре. Он достал алмаз из аквариума, при этом одна из пираний его укусила. Следствию было заявлено, что это произошло, когда он якобы попытался её кормить. Случайно получилось, что группа крови совпала с той, которая была у Эпохера. Но след укуса был в области запястья – а совсем не нужно так глубоко опускать руку, чтобы бросить корм! Отсюда при некоторой сообразительности несложно предположить, зачем кому-то понадобилось лезть рукой в аквариум, а по последующему поведению – и дальнейший путь алмаза, – я перевёл дух. – Итак, алмаз находится в глыбе чёрного льда. Не так ли, подозреваемый?
Эпохер смотрел на меня тяжёлым злобным взглядом. Но даже сейчас самообладание ему не изменило. Он деланно усмехнулся:
– Хорошо, предположим, вы правы. Подчёркиваю: предположим! В таком случае, если следовать вашей логике, моя сообщница уже находится вне зоны вашей досягаемости и давным-давно достала алмаз и спрятала его в надёжном месте. Там, где вам его никогда не найти. А без этой важнейшей улики все ваши теоретические построения – не более, чем пустое колебание воздуха. Кстати, вся ваша версия – тоже лишь предположение, не подкреплённое фактами. Не так ли, господин сыщик?
– Не совсем так. – я выдержал картинную паузу. – Вы что, считаете, что мы совсем уж полные дураки? Прошлой ночью я работал, как каторжный, намораживая чёрный лёд… Пользуясь случаем, выражаю признательность гражданину Финляндии Эйно Лехтонену, оказавшему неоценимую помощь следствию. Скажите, Эйно, что вы добавили в воду, чтобы у нас получился такой лёд?
– Тушь. Обычную чёрную тушь.
– Благодарю вас. Итак, Клара увезла муляж, пустышку, а ваша глыба находится в надёжном месте. Водитель и грузчики – переодетые сотрудники спецслужб. Нам важно было найти, где находится, так сказать, резиденция всей этой операции, и сейчас Клара Аркадьевна добросовестно показывает нам дорогу.
Эпохер вскочил, секунду постоял и, ничего так и не сказав, вновь тяжело опустился на стул.
¬– Это ещё не всё, – сурово вступил Ерохин. – Эпохер или не Эпохер, пока не знаю, как вас там – вы обвиняетесь в умышленном убийстве гражданина Российской Федерации Эпохера Якова Моисеевича, совершённом группой лиц по предварительному сговору.
Лицо капитана напоминало ледяную маску. Лицо Шарлоты тоже. Но перевод лился без малейшей заминки.
– Да, господа, при проведении поиска алмаза труп Эпохера был обнаружен вмороженным в ледяной куб. Вот почему преступникам понадобился именно непрозрачный лёд! Чтобы спрятать тело жертвы – на виду у всех! Хотя, видимо, первоначально они рассчитывали просто похитить алмаз и скрыться, – капитан невесело усмехнулся, и при этом на секунду стало заметно, насколько он устал.
Ерохин сделал паузу.
– Эпохер создал свой последний шедевр, которого мы, к сожалению, никогда не увидим. И тут преступники обратили внимание на особенность его композиции, позволяющую организовать поджог и таким образом попытаться замести следы. Было спланировано убийство и осуществлена подмена. Сыграть роль Эпохера оказалось нетрудно. Парик, чёрные очки и шляпа – все так привыкли к этому образу! Преступная группа хладнокровно выждала выходного, когда в музее не будет посетителей. Была проведена инсценировка помолвки – для обеспечения алиби. Дальнейшее вы знаете.
Капитан остановился и сделал знак агентам увести задержанного.
– От имени министерства внутренних дел, – официальным тоном произнес он, – приношу извинения всем присутствующим за доставленные ограничения и помехи. От себя лично желаю хорошо встретить новогодний праздник… Кстати, господа, алмаз «Горняк» найден и после проведения комплекса следственных действий будет возвращён в государственный Алмазный фонд.

Мы с Шарлоттой уехали сразу же, как только это стало возможным. Вечерняя Москва плыла за окнами бесчисленными огнями, чёрным бархатом неба и привычными звуками большого города. В багажнике нашего «Рено» покоился огромный праздничный пакет, засунутый туда торжествующим Лёвой – мы решили специально не заглядывать в него, чтобы приурочить сюрприз к бою курантов. Год кончался, и кончался счастливо – по крайней мере, для нас двоих. И мы старались выбросить из себя – из мыслей, из памяти – всё то негативное, что произошло за последние два дня. Жизнь должна быть радостной! Наверное, в этом и есть её смысл, и искать чего-то другого не стоит.
Как много эмоций таится в последних часах истекающего года! Вдруг, откуда ни возьмись, всплывают далёкие детские ощущения, когда этот последний день казался волшебным, совершенно не таким, как остальные. Вспоминается это непередаваемое томление, когда время, кажется, останавливается – так хочется, чтобы праздник наступил поскорее! Ёлка горит, ёлка сияет тысячами цветных искорок, великолепными и чистыми красками стеклянных шаров, укромно спрятавшихся в пахнущих свежестью и смолой ветках. Изнывает детская душа в ожидании деда Мороза – чудесного, непостижимого старика. И не столько подарок от него нужен, как само его таинственное появление, подтверждающее сказку – как это бывает? Как? Взрослые – они-то вон сколько раз его видели! – все рассказывают по-разному, но сходятся в одном: это самый-самый напряжённый и удивительный момент! Но он, этот момент, всё не приходит, и глаза наливаются тяжестью, закрываются словно сами собой. Ладно, я посплю – только одну минуточку, а потом встану и возле ёлки буду ждать дедушку Мороза. Обязательно встану… Обязательно…
И лишь наутро понимаешь, что и на этот раз сказка пролетела мимо, и остался от неё только подарок под ёлкой – вот он, зримое и вкуснейшее доказательство. А до следующей сказки – ещё целый год…

Автор готов к любой критике. Смелее!