Вечера сейчас у нас на кордоне стоят прямо царские: гнус весенний отошёл, а что из лётного комарья и оставалось – нынче грозой прибило. Лето на макушке – июль месяц, самая теплынь! Тайга стоит ласковая да умытая, солнышко закатное в озере полощется, утки где-нигде покрякивают – тоже и им оказать себя хочется, хоть из рогозника на чистое место и не идут: берегутся, утята у них. Хоть и подросли уже… Как же тихо да славно вечерами! Природа к отдыху клонится, вся земля в истоме – перед сном самым, последние птахи досвистывают. Такое ласковое наступает предсумеречное время – мир да благодать! Ну, мы, конечно, со Степанычем на веранде самовар взгрели, чаёвничаем неспешно, с пониманием, с расстановкой, разговоры ведём. За день-то наломались, приустали маленько, самая пора передохнуть – за чайком с чабрецом да за вареньем малиновым. Малины нынче Варвара заготовила много: что грешить, на лесную-то ягоду каждый год урожай.
Тут сказать надо – Николай, напарник мой, геологией стал интересоваться; это с тех пор, как в Лосином распадке геологи лагерь свой разбили. То ли золото ищут, то ли руды какие. Край тутошний – самый что ни на есть богатеющий, говорят. А то мы сами не знаем! Ну, Степаныч-то и повёлся. Камней натащил полон дом – ничего, разные, и красивые тоже попадаются. Накупил книжек всяких, читает, и словечки мудрёные у него проскакивать стали. «Сингония», к примеру, или «спайность» – слыхали такое? То-то. Правда, сами геологи его не больно привечают, да ведь и людей тоже понять можно: за день изробишься, а тут он со своими «как» да «почему»…
Вот геология-то и есть всему причина. Началось всё куда как прекрасно: притащил он нынче осколок горного хрусталя, кварц по-научному. Большой такой кристалл, красивый, блестящий.
– Тут, – говорит, – где-то и гранаты должны быть, по всему видно. Этих гранатов основных разновидностей бывает пять: пироп, гроссуляр, альмандин…
– Стоп-стоп-стоп! – говорю. – Ты мне не студент, я тебе не профессор. Для меня все твои камни делятся на две категории: красивые и некрасивые. Этот вот кварц твой – ничего, гож. Вон на этажерку положи, пусть красуется… А какой камень самый-самый дорогой?
– Ну, ты даёшь, Трофимыч! Алмаз, конечно. Это каждый знает.
– Вот. Когда ты мне алмаз найдёшь да заместо этого положишь…
– Ага, найдёшь его! Хотя… Состав пород у нас вроде и подходящий, да вот только самого главного нет.
– Чего?
– Кимберлита. Порода такая синеватая, вроде глины. Только погрубее малость.
– А чего ж нет? Есть. Вот аккурат под Лосиным распадком я такую и видал. Ну, не то чтоб уж совсем синяя, серая скорее, с сизым таким отливом. Однажды в дождь сверзился я в овраг – скользко было – да так вымазался этим твоим кимберлитом, что чуть отстирался потом. Давненько это было, ещё до того, как вас с Варварой сюда прислали.
– Ну-ка, ну-ка, где это точно?!
Загорелся Степаныч. А только не дали нам разговор закончить. Тут как раз этот Волк и объявился – геолог-то. Подошёл тихонько, мы и не слыхали, смотрит дико, глазами ворочает и молчит. Новенький он, что ли. Мы его всего-то раза два и видали. Алексей вроде, только никто из своих его так не зовёт: Волк да Волк – то ли по фамилии, то ли ещё как себе кличку заработал.
– Ну, проходи, – говорим мы со Степанычем, – проходи, Алексей Батькович, присаживайся, гостем будешь. В ногах правды нет.
Не садится.
– Некогда мне, – говорит, – мужики. Вы вот лучше телефон мне дайте, позвонить нужно срочно, а свой я разбил.
Я вижу – нервничает парень, а когда он боком повернулся – тут я и обалдел.
– Э, да у тебя, друг, весь рукав в кровище! Степаныч, ну-ка, живо за медициной! Эк тебя угораздило! Что случилось-то?
Степаныча моего как ветром сдуло. Слышу, уж в кладовке шебуршит, где у нас лекарства. А геолог помялся немного и говорит:
– Пулевое ранение у меня. Ладно, это так, ничего.
– Это как же? На охоте, что ли, или так – баловство?
– Нет, не совсем баловство… Скорее уж охота. Телефон-то дадите?
Мобильная связь у нас есть. Хоть скверная, но кое-как тянет. Как в позапрошлом году на Маркиной Горке ретранслятор поставили, с тех пор и есть. Правда, один телефон на всех, да нам больше и не надо.
– Ладно, сейчас позвоним. Дай-ка я сначала посмотрю, может, врача и не стоит вызывать. Ты вон рукой-то вроде двигаешь, а борт медицинский сюда вызвонить – это знаешь какие деньги?
Тот рассердился:
– Какой ещё борт?! Я что, разве про врача говорил?! Мне по делу позвонить – край надо! А это так, мелочи, только мякоть задета.
Тут Степаныч примчался, рукав ему распластал. По-быстрому обмыли рану, перевязали – действительно, не шибко и страшно, виду больше чем дела.
В телефон вцепился, однако.
– Алло, это Волк. Старик нужен, срочно, – и, подождав, доложил чётко, как по полкам разложил. – Информация подтвердилась. Обнаружен вчера, карат семьдесят-восемьдесят. Да, у меня. На хвосте трое, на час отстали. Лёгкое ранение. Сейчас на кордоне. Камень оставляю, хвост отвлеку на себя. Думаю, не догонят. Надеюсь. Конечно, срочно, вертушкой. Конец связи.
И к нам:
– Мужики, дело государственное. Я из органов. Ситуация такая: это не геологи, это хищники, самозванцы. Алмазы ищут. Нарыли вчера большой кристалл, скрыть хотели, срочно пришлось меры принимать… Короче, камень нужно спрятать, и быстро. Утром за ним наши прилетят, отдадите, а я пока попробую погоню запутать. С одной-то рукой я не боец… А у вас, знаю, мотоцикл есть – давайте живо! И телефон ваш я себе оставлю: мне нужнее.
А сам Степанычу кисет протягивает: там, значит, алмаз, внутри.
Тут я маленько тормознул:
– Нет, – говорю, – так дела не делаются. Пусть ваше начальство само приедет и разбирается. Тем более, что на мотоцикле – казённом, кстати! – наш сотрудник Иванова два часа назад убыла в районный центр.
И не успел опомниться – позорный этот Волк пистолет выхватил, чуть не в лоб целит.
– Ты что, егерь, не понял?! Делай, что говорят, да знай помалкивай! Это мафия. Они с вами чикаться не будут. Ты хоть представляешь, сколько этот камень стоит? Да за такие деньги они…
Тут я перебил. Не люблю, когда в меня дулом тычут.
– Ты стволом не маши, уважаемый, – говорю (а у самого мурашки по спине). – Этак сдуру и пальнуть можно. Организм у меня хотя и ношеный, а всё ж его жалко, другого никто не даст.
Тут Степаныч:
– Ой-ё! – это он алмаз выудил, в пальцах вертит. – Да ты посмотри на это чудо!
Ну, посмотрел я. Ничего особенного, такой же, как и кварц его, так тот даже и поярче выглядит.
А Волк за своё:
– Нет мотоцикла – давай хоть велосипед. Да шевелись, дьявол лесной, они уж через какие полчаса тут будут!
Тут дошло до меня, что алмаз-то много больше любого мотоцикла стоит. Да и всего кордона нашего.
– Ладно, – говорю. – Велосипедом ты много не наездишь. Вот тебе, так и быть, ключи от катера, дуй по реке, к утру будешь в городе. Бензина хватит, я вчера только залил. Да шут с ним, с бензином. Начальство твоё, так думаю, не нашему начальству чета, договорятся меж собой, ежели что. Держись вдоль того берега, там главное русло. Да в ночь шибко не гони, дно мне пропорешь – я тебя хоть на том свете найду и на шкуре твоей спать лягу. Уразумел?
– Уразумел. А вы пока камень-то уберите. Достояние народа, головой отвечаете. Так что крепко спрячьте – искать не в шутку будут, если что. Им пара лишних трупов ничего не значит. Скажете им – так, мол, и так, Волк под стволом катер забрал, и куда-то звонил, помощь вызывал, а больше ни о чём не знаете. Ни сном, ни духом. Ясно?
– Ясно, – говорю, – товарищ майор.
– Хм. Ишь ты, майор… Капитан я. Ну, раз ясно – живей шевелись!
Только его и видели. Вот тебе и спокойный вечер.
А солнце уж совсем садится. Птицы смолкли. Только выпь с дальнего конца озера слыхать. Сама птица-то маленькая, смотреть не на что, а голосище у неё – ого-го! Вот и мотор катера ревнул – и пошёл дальше, дальше, стихая. Ушёл Волк.
Посмотрел я на напарника.
– Ну, – говорю, – теперь, Коля, нам о себе думать надо. Дай-кась кисетик-то, я его в муравейнике схороню. Там, поди, искать не додумаются, а мураши с рассветом всё замаскируют так, что и не поймёшь, что потревожено было.
И хорошо вышло, потому как первым делом обшарили нас, да и в доме всё вверх дном перевернули. Мы якобы в непонятках, упёрлись – ни при чём тут, и точка. Ну, поверили они, нет ли, а только большинство их на своём вездеходе за Волком ломануло: река-то крюк даёт, рассчитывали на излучине перенять. А двое на кордоне остались. Нас со Степанычем в сарае заперли – он у нас добротный, из лиственницы. Брёвна толстые, как ложили – попотели знатно. Плотно сидим. Да только опаска берёт, что нет у гостей наших особого желания живых свидетелей оставлять. Хотя, с другой стороны, ничем мы им, вроде, не досадили – да ведь поди узнай, что на чужом уме, коли в голове большие деньги крутятся.
И убежать никак: стены крепкие, пол бетонный. Окошко маленькое: не то что Степанычу – мне не пролезть. Разве что шифер разобрать? Попробовали – шумно слишком, те двое загрозились: свяжем, говорят, если самовольничать вздумаете. А то и вовсе в расход пустим.
А что им. Тут главное дело – первую кровь пролить, а дальше душа удержу не знает. Им-то теперь всё едино.
Только и счастья, что лампочка светит, а то и вовсе в темноте бы сидеть пришлось. Одно осталось: полицейскую вертушку ждать. Если не порешат нас до этого срока.
Ну, пошарили мы, конечно, по закоулкам. Был тут у меня ящичек с инструментами – я отвёртку в карман сунул, всё не с голыми руками, если что, а Степаныч молоток облюбовал. А самое главное – ножовка по металлу! Сняли мы лезвие, просунули сквозь щель, и давай потихоньку засов пилить. А засов-то добротный, а полотно старое совсем – медленно выходит, тем более, что особо шуметь-то нельзя. Ночью звук хорошо слышный.
Услыхали они. Подошли. Последний раз, говорят, предупреждаем. А не то – запалим сараюшку, так что сидите смирно.
Против силы не попрёшь. Хорошо хоть, пилку не отобрали: не увидали, а по звуку не смекнули, что к чему.
Ладно-ладно, говорю, всё-всё, не надо нервничать. Больше не побеспокоим.
Вижу, Степаныч мой насупился.
– Так что, – говорит, – неужто вот так сложа руки сидеть и будем?
– Так и будем, – говорю. – А ты, герой, желаешь пулю в живот? Ничего, утро вечера мудреней. Гляди, за ночь чего и надумаем.
– Ага, а утром они всем скопом сюда явятся!
– Так и органы к утру заявиться должны. Так что спи пока, я подежурю. Если что – толкну.
Ага, как же, спи. Это я так, для связки слов больше. Просидели мы всю ночь как на иголках. Правда, и те двое тоже глаз не сомкнули. Слышно было, как переругиваются.
Светать стало.
– Ну, теперь пора, – говорю. – Потéплело. Это хорошо.
– Надумал чего, Трофимыч?
– Может, и надумал. Погоди. Подай-ка мне удочку, вон стоит.
Хороший инструмент, японский, новый. Удилище это Николай с Варварой мне на пятидесятилетие подарили, вот как. Всё руки не доходили на рыбалку обновить, а теперь, глядь, и пригодилось.
Я его разложил – метров семь в нём, а весу, почитай, никакого. Умеют японцы, ничего не скажешь. Прислушался: эти-то, сторожа, у дома, с другой стороны сарая. Курят сидят, притихли. Я через окошко удилище стал выпрастывать, листва на вязе густая, не видят они. И не знают, что вяз этот с дуплом, а в дупле шершни завелись, я всё собирался их выкурить, уж больно опасное соседство, да так и не собрался никак, а теперь гляди-ка – пригодилось.
Ну, раза со второго попал концом в гнездо ихнее, да давай там вертеть. Эк их загудело-то! Ядовито, зло, так и лезут вон: а кому понравится, коли в его доме такое! Я скорей удочку втянул, да отбитый уголок стекла от греха паклей заткнул – вдруг да залетит какой шальной, совсем незачем это.
А снаружи караул! Бородатый, слышу, заругался, да в дом – конечно, рядом не усидишь. Второй следом. Не до нас теперь – тут мы ножовкой-то и зашерудили! Пять минут, и распалась завеска: можно и бежать, да как выйти? Шершни – они не разбирают, кто свой, кто чужой. А успокоятся – время упустим.
Тут сама судьба нам помогла: вертолёт прилетел, тот самый, что Волк вчера вызвонил. Завис над нами, такой ветер поднял, что всех шершней сдуло. Мы за дверь, да бежать! Ходу, ходу!
Куда там. Они, власти эти, сами как бандиты. В смысле, не церемонятся тоже. Выскочили, все в камуфляже, да с автоматами. Тут нам и хенде хох: поставили к стене рядом с этими недогеологами, руки на затылок, ноги шире плеч. Правда, разобрались быстро. Прочесали всё вокруг – ну, никого больше не нашли, натурально. Тут начальник ихний, майор – к нам:
– От имени государства благодарю за службу, граждане. Где тут у вас алмаз? Прошу немедленно передать законным властям.
– А в муравейнике лежит, – говорю. – Вон-вон, на краю участка. В целости и сохранности.
Гляжу – геолога бородатого аж перекосило. Конечно, такой куш прямо под носом был, а вместо этого теперь срок светит!
Но только зря мы думали, что всё кончилось. Она, мафия-то, тоже не проста оказалась. Вернулась основная масса, что за Волком охотилась – эх, и стрельба пошла! Оружие у бандитов не хуже официального, как выяснилось. И больше их было, бандюков, да и часовые прошляпили, что ли, а только через пять минут власть поменялась. Мы за это время исчезли, конечно: кому охота между двух огней оказаться! Отбежали, затаились. В лесу-то поди нас возьми! Дудки.
Радуемся, конечно: косая мимо прошла.
– Одно только страшно, – говорю. – Что из-за какого-то камня людей столько положили… Слава Богу, нас миновало. Ну, сейчас они его возьмут и уберутся.
– Не возьмут, – говорит Степаныч. – Я, пока суть да дело, успел к муравейнику наведаться.
И кисет показывает. Я аж крякнул.
– Ну, – говорю, – раз они не уберутся, то нам убираться надо. Сейчас у них самая разборка начнётся. Как только до муравейника дело дойдёт.
Точно: началось. Злятся, конечно. Даже по кустам пару очередей выпустили.
– Ну, – шепчу, – раз так, придётся отходить в четвероногой позиции. Подставляться под пулю никакого резона нет. Поползли, что ли.
И опять судьба против нас сыграла: Варька из райцентра вернулась. Тут же её и сцапали. Слышим – главарь поднялся на крыльцо, кричит: выходите, дескать, ничего вам не будет, только алмаз отдайте, а не будет камня – порешим бабу тут же на месте. Сообразил, гад, что далеко мы уйти не могли.
Степаныч побелел весь, да и я чувствую – хана дело. Сдаваться надо. Человека ни один камень не стоит. Тут они бьют без проигрышу.
Ну, вышли мы. По физиономиям, конечно, пару раз получили. Стоим, терпим.
Тут их спец какой-то нарисовался:
– Уходить надо. Сюда ещё вертушка летит! Я по ихней рации слышал!
– Ничего, – отвечает главный. – Успеем. Мы тоже полетим. Ты ж управлять умеешь?
– Естественно! Обижаешь, начальник.
– Так. Всё лишнее барахло бросаем, – и, Степанычу, этак издевательски:
– Будьте так любезны, передайте камушек!
Нечего делать, достал он кисет, отдал. Тут не до жиру, быть бы живу.
– А с ними что делать? – кто-то спрашивает. – Может, тоже… До кучи?
И нехорошо так на нас смотрит.
– Нет, – отвечает главарь. – Незачем это. Звереть не надо. Дай ещё раз по роже, чтобы помнили, и пусть идут с миром. Лишнюю кровь на себя вешать не стоит.
Ну, по роже это мы опять схлопотали, врать не буду. Аж звон пошёл в голове. И Варьку не проминули, черти… Ладно, всякое в жизни бывает. Живы остались – и то ладно.
Залезли они в вертолёт, завели машину, подняли.
И тут один из омоновцев – видно, прикидывался мёртвым, или от вихря в сознание пришёл, вижу, поднялся кое-как – в кровище, шатается. Цапнул автомат, да по вертолёту – весь рожок!
И то ли он куда попал удачно, то ли граната у них сработала, а только в клочья кабину разорвало, вместе со всеми бандитами. Рухнула вертушка, а хвост оторванный – как раз по стрелку. Мы опомнились, подбежали – куда там, мертвее мёртвого. И менты остальные тоже. Вот ведь долг у них. И работка не сахар.
Посмотрели мы друг на друга. Ох, и много смертей сегодня…
– Что ж, – говорит Степаныч, – надо как-то с городом связываться. – Напарник мой мужик крепкий, а смотрю, и у него глаз дёргается.
– Не, – говорю. – Не надо. Они сами к нам летят. Забыл, что ли?
– Точно. Совсем из головы вылетело.
– Ну, теперь ждём, отдыхаем. А ты бы лучше за Варькой приглядел, а то вон её от нервов корячить начинает. Может, самогонки принести?
Это я к тому, что нервы – они ни у кого не железные. Меня и самого уж знатно завело. Оно ведь как: чуть смерть в сторону – руки-ноги как ватные, силу теряют. Говорят, от шока. Организм вразнос идёт, что ли. Помню, меня первый раз медведь этак-то проверил. Давно было… Спиртом отпаивали.
Степаныч кивает:
– Ага, выпить сейчас – это бы в самый раз. Вот ведь приключение, едрить его… И всё, главное, зря. Ведь из-за чего? Оно им надо было? Жизни ложить… А теперь ни камня, ни денег… Поди найди сейчас этот алмаз…
Понесло моего Степаныча. Язык развязало – бывает так. Толкнул его, чтоб опомнился.
– Не суетись, – говорю, – чай, не баба. И зря ты это насчёт камня. Алмаз я в собачью будку успел бросить, можешь пойти проверить. Ты уж извини, но в кисетик-то я твой кварц подложил. Мало ли что, думаю…

Автор готов к любой критике. Смелее!