Многоликий нефрит августа

Щедрый и обильный август лично у меня ассоциируется с богатым украинским селом. Земля томится плодами: яблоневые деревья обременены настолько, что их ветви специально подпирают, чтобы они сумели выдержать эту тяжесть; не умещающиеся на огородах гарбузовые плети вылезают далеко за межи и, словно отбившиеся от курятника куры, несут свои громадные жёлтые яйца где попало; подсолнухи грузнеют и склоняют налитые головы к земле. Это время необоримой лени: хоть основная работа земледельца далеко не завершена (вовсю идёт жатва и вообще всяческая уборка и заготовка впрок), всё же душа, убаюканная ровным теплом, нежится и как бы засыпает, впитывая лето в запас – на неотвратимо приближающуюся зиму (а впрочем, сейчас даже сама мысль о зиме кощунственна)…
Просыпаясь, я вижу высокое сонное небо. Редко-редко на нём появляются громады белых кучевых облаков – обычно же это чуть заметная дымка перистых. Перистые облака слишком высоки и их присутствия не чувствуешь.
Стрекочут кузнечики. Буйно цветёт цикорий.
Август – месяц зарождающейся усталости.

В городе пыльные тротуары моют поливальные машины. Постаревшие цветы на газонах выглядят утомлёнными и цветут просто по инерции. В тёмных кронах деревьев всё чаще видны жёлтые пряди, и по утрам дворники уже сметают пожухлые листья в кучки. Но в целом лето вполне ещё бодрится и напоминает уверенного в себе мужчину – властного и ухоженного, хоть и с тщательно скрываемой лысиной.
Проросшие сквозь асфальт побеги тополя нарушают строгость дороги своей несерьёзной зеленью. Ветер играет с брошенным возле урны одноразовым стаканом. Вдоль бульвара прохаживается старушка с полиэтиленовым пакетом: она собирает шампиньоны – сорняки среди грибов. Улицы и стены домов нагреты, и случайный дождь высыхает так же быстро, как и начинается. Автобусы открывают жаркие пасти, чтобы заглотить очередную порцию пассажиров. Всё на своём месте, и каждый занят своим делом…

Вечер над Волгой. Солнце уходит за высокий правый берег, и он выделяется на фоне красного неба тёмным зубчатым краем. А левый, пойменный – в тени, и только кое-где ещё светятся вершины ракит. Впрочем, отсюда отдельные деревья не разобрать – далеко.
Ветра нет, и сейчас один из тех редких моментов, когда золотая река спокойно лежит в своих берегах, не тревожа их волной. Кое-где на зеркала затонов уже робко выползают клочки тумана. Свежеет. Потухает небо, и самые нетерпеливые звёзды начинают чуть заметно мерцать над засыпающей водой. Откуда-то чуть слышно доносится песня – то ли от еле заметного костерка на горизонте, то ли с кручи далёкого правого берега:
– Огней так много золотых
на улицах Саратова…
и тишина, и опять ничего не слышно, только еле ощутимо подрагивает корпус парохода да доносится шелест воды, разрезаемой форштевнем.
Ещё один день прошёл.

- Including -

Руки ветра играют с песком…
Хорошо пролетать над дорогой, или травы качать – недотроги, или скромным лесным ветерком чуть тревожить осеннюю тишь, или вязнуть в тумане над лугом, или тешить январскую вьюгу, или ночью баюкать камыш. Провожая над морем закат, подниматься всё выше и выше, и с листвою шептаться – ты слышишь? – о наивных секретах дриад. И стекая в долину меж скал, тонкой нотою петь свои мантры, и ответа просить у Кассандры, и найти наконец, что искал.
И, бесцельною силой влеком, равнодушно и прекраснодушно наблюдать, как в сугробах воздушных руки ветра играют с песком.

У костра

– Заметьте, мы всё же отошли от природы камней, – заявил Рыжий. – Кстати, почему август обозначен нефритом? А не, например, хризобериллом каким?
– Правильно обозначен, – ответил Вэгэ. – Нефрит зелёный, слоистый такой, не очень твёрдый, но плотный и основательный. Хотя и полупрозрачный. Правильный камень.
– Первое возражение: нефрит может быть и белым. И второе: связь-то какая?
– Да просто похож. Тёплая душа у камня.
– Можно подумать, каждый может вот так взять и пощупать душу камня, – хмыкнул Рыжий.
– А мы-то зачем? – тихо спросила Муза. – Показать надо. Для чего, собственно, и пишется.
– Ага, ты ещё лекцию прочитай. Про шкалу Мооса, про способы огранки. Валяй давай. Всем будет безмерно интересно.
– Дурак ты, – сказала Муза. – И трепло.
– Почему это я дурак? – оскорбился Рыжий.
– По определению, – иезуитски вздохнул Вэгэ.

Продолжение следует…