Октябрь – глубины янтаря

Каждому месяцу присущи свои цветы. Зимой это морозные узоры на окнах, расплывчатые и не совсем реальные очертания за стёклами цветочных витрин или оранжерей. И застывшие образы цветов в памяти – впрочем, мёртвые ли?
Зимой на окне цветут кактусы. Их разводит моя дочка Марина. Сколько ни пытался я в своё время добиться их цветения – ничего не выходило, а тут – пожалуйста. Хоть порой и поливать их забывают. Видно, им чем-то не подхожу лично я.
Весна дарит истосковавшимся самые свежие, самые первые запахи нового. Символами весны являются подснежники, мимоза и, конечно же, сон-трава. Из поздних, приручённых человеком – пионы и разбитое сердце (дицентра).
Самые летние цветы – васильки, вьюнок-берёзка, пронзительно-красная сальвия на городских газонах, а на реке – бело-розовый стрелолист и водяная гречиха. Белые лепестки кувшинок нежно пахнут купанием и речными глубинами.
Осень – пора горьких ароматов: космеи, астры, георгины, а в самом конце – хризантемы. Но всё же самый осенний запах – у бархоток, ласково называемых на Украине чорнобривцi. Пик их цветения – перед самыми заморозками. Если сжать в пальцах венчик цветка и вдохнуть этот грустный и режущий душу запах, мимовольно начнёшь писать стихи про осень. И, как всегда, не сумеешь передать все свои чувства и мысли – из-за богатства встающего перед внутренним взором, разбуженного этим запахом, из-за несоответствия скудного запаса слов необъятности рвущегося наружу (чего? вот и пример – нет у меня нужного термина).
Приходится изобретать новое. И сколько сил уходит, чтобы заставить себя избежать странных оборотов речи! Пример? Да вот же: как определить вот это самое, на которое слов не хватает, а высказать надо позарез? Ну? «Надлежащее и несказуемое» – вместо обычного “подлежащего и сказуемого” в предложении.
Иногда удаётся заменить недостающие понятия контекстом, и в этом помогает, как ни странно, ритм и рифма, которые сами по себе несут некоторую информационную нагрузку – и неким образом активизируют и используют информацию, уже имеющуюся в памяти читателя. Но и самые-самые вершины поэзии – даже если взять глобально! – не идут ни в какое сравнение с овеществлёнными Понятиями. Проклятие поэта – в невозможности перевести свои чувства в слова, и если это удаётся хотя бы на треть, рождается шедевр. Правда, такое – слишком редкая удача.

Осенью лес начинает шуметь совсем не так, как раньше. Если летом в детском лепете листьев слышится могучая симфония всепобеждающей жизни, то с холодами звук заменяется на мрачные и в чём-то трагические тона. Жёлто-зелёная аура сменяется на тёмную, коричневую, а ближе к зиме даже на чёрную; чистота кристалла времени сменяется замутнённостью, появляются какие-то грязные прожилки и сторонние включения. Листья опали, и светлые сентябрьские краски леса сейчас побурели и как-то прогнили. Последние поздние грибы – зелёнки и рядовки – не идут в сравнение с совсем ещё недавним грибным обилием. Река тоже умирает: ни одна рыба не нарушает всплеском серую стылую рябь.
И дожди совсем не летние – бурные и короткие – нет, октябрь пора затяжных и обложных дождей, когда серая пыль сеется бесконечно и безразлично, и только где-то в самых глубинах подсознания ещё сохраняется жалкий остаток летнего тепла. Именно осенняя безысходность гонит на юг последних птиц.

- Including -

Как дожди бесконечны! К тому ж – эта грусть, эта тяжесть на нервах! Отражается серое небо в зеркалах остывающих луж. Ветер бродит, свистя от тоски, между мокрых стволов чёрно-медных – бесприветный такой, безответный; и ему мои мысли близки.
Вечеров беспросветная хмарь бесконечна, неопределённа; она дробна капелью оконной и похожа на серый янтарь. Темнота обошла посолонь, и войска отступают бесславно, и бороться с тоскою на равных может только каминный огонь…

У костра

– Меня другое беспокоит, – удручённо сказал Вэгэ. – Всё это хорошо, сидим мы тут, ладно этак… А поймёт ли читатель, для чего мы-то сами присутствуем в тексте? Какая у нас смысловая нагрузка? Честно говоря, я и сам не понимаю.
– А никакая, – зевнул Рыжий. – Самая обыкновенная.
– Показать творческий процесс, происходящий в Авторе… – неуверенно начала Муза.
– В Авторе может происходить пищеварительный процесс, – назидательно произнёс Рыжий. – Ты, Музон, насчёт творчества как-то слишком коряво выразилась. Лажанулась.
Муза отвернулась и замолчала.
– Тут слово самому Автору, – развёл руками Вэгэ. – Как уж он решит.
– А я пока промолчу, – сказал я. – И вам советую. Ишь, препараторы нашлись! Делом займитесь.
– Это он оттого, что сам не знает! – радостно сообщил Рыжий.
– Удалю из рассказа! – пригрозил я. – Нарываешься.
– Ни фига, – довольно сказал Рыжий. – Слишком много на мне уже завязано. Это ж полтекста псу под хвост!
– А я и не буду трогать то, что написано, – пояснил я. – На будущее предупреждаю.
– Понял, хозяин. Уже заткнулся… Только последний вопросик: а может, это не мы, а времена года тут лишние, а?

Продолжение следует…