Был я Петтери, плотник из Эспо,
Жил я в доме с любимой семьей.
Мне Мари двух детей чудесных
Нарожала на счастье мое.

Шла история как-то нечисто,
Город жил, как и жил – ну и пусть,
Но над ратушей – хакаристи,
А в душе – непонятная грусть.

Мировые разлады и сговор, –
Мы ввязались – не миловал бог!
Кто-то с кем-то видать повздорил,
Кто-то договориться не смог.

Извелась моя мать-старуха,
Было много тому причин.
Поползли нехорошие слухи:
По домам забирают мужчин.

Осень. Заморозки со звоном,
На озерах ледок лежит.
И нас бросили к дотам барона –
На карельские рубежи.

Я с женою простился к ночи,
Сам не мог и прилечь на кровать.
Я любил свою родину очень,
Но никак не умел воевать.

Сентиментам совсем не место,
Когда в бой отправляются все.
Из больших радиол немецких
Матти Юрва хрипел нам вслед.

Дочь ко мне со слезами прижалась,
Я из дома ушел до зари.
Меня двое детей дожидались
И моя молодая Мари.

Сосны, лиственницы и ели…
Поезд плыл по лесам, как во сне.
А на следующей неделе
Мы под Выборгом вмерзли в снег.

Слышал я в страшном южном ветре,
Прилетевшим издалека:
«Ну зачем ты пришел сюда, Петтери?
Знать, могила твоя близка».

На посту задремав под утро,
Я от взрыва проснулся – и вот
Снег с землею мешался как будто
И советский рубил пулемет.

После первой атаки мы злились
На барона, на власть и на все,
Хоть мы русскою кровью залили
Бруствер снежный под сенью лесов.

Как-то вечером из траншеи
Вылез я, и, едва отошел,
Как увидел петлицы на шеях
И буденовок частокол.

Жаль, не вышло проститься с женою,
Перед вылетом на тот свет.
В небе дернулся рваной лыжнею
Самолета подбитого след.

Коммунисты – враги ли? Не верьте!
Меня в бой повели не они.
А виновными в нашей смерти
Пусть считают фашистов одних.

О, война оголтелая эта,
Обгоревшие города…
Я застрелен был рикошетом,
А стрелял в меня Гитлер тогда.

Солнце снова по-прежнему светит,
Чертит лучиком угол зари.
Не дождались меня дома дети
И моя молодая Мари.