О ночь – царица торжества, враг невозможного, скиталец, лица огонь, на карте палец!
Играет чёрная листва лучами фонарей у дома, и так привычно и знакомо приходят старые слова. И городская тишина стоит в тени забытым другом; каким-нибудь неясным звуком напомнит о себе она. И всколыхнётся ожиданье, дороги, годы, холода, и разом вспомнится тогда других ночей очарованье, и радость встреч, и боль утрат, химерный миг былой надежды, багряный северный закат, снега вперёд, снега назад, вверху, внизу, вокруг и между!
И наступает тишина. Часов привычен шёпот тихий. На потолке рисуют блики полуразмытый крест окна…
Луною медленной сияя, разбитым зеркалом звеня, шальная ночь несёт меня с собой к блистательному краю, где блещут снежные ветра в далёких северных сияньях, где на ресницах мирозданья застыли капли серебра.
И – ночь!
И ветер! И мороз!
И звёзд пушистых запах снега!
И на плечах седых берёз – хрустальный звон льдянистых веток!
И звук волшебного напева – среди сосулек ветра свист, и снег чертовски просто чист в чертогах снежной королевы!
Звени, метель! Гони, гони! Мне по душе твоё смятенье. Летят волшебные огни, ласкает губ прикосновенье… Пусть веселится Новый год, звенит в бокалах каплей смеха; и пусть фонарный хоровод вдоль улицы роится снегом; пускай всё время будет ночь, пускай всё время будет полночь, и конфеттивный льется дождь, и отойдёт былая горечь…
Но гаснет отражённый свет – цветов кристаллы на витринах – и смутных образов любимых в стекле оконном больше нет, и бьют часы… И вместо снега – листвы под ветром маята, и вопль случайного кота; дуга фонарного разбега – по выгнутой спине моста…
И душной ночи темнота не разрешит судьбу иначе; и слышится, как кто-то плачет, что прожитая жизнь – не та; и вдруг окончится мечта, как облетает одуванчик, и вдруг поймёшь, что рок – обманщик, и за окном – лишь пустота…
Невыносим грядущий день. И ход часов. И сердце стынет…
По улицам ночным пустынным бредёт, сутулясь, моя тень.