Под прикрытием
Пустота за душой; шалый ветер гуляет за пазухой,
а его бы пустить прямо в голову, пулей в висок,
где стучит метроном…
Пустота за душой; шалый ветер гуляет за пазухой,
а его бы пустить прямо в голову, пулей в висок,
где стучит метроном…
Узкая щель перевала, и мы в ней, как крысы,
Заперты, загнаны в угол, нигде не укрыться.
Сонмы Балканских буранов…
Мальчишкам бы вечно играть в войну,
Им месяц в тумане — бандит с ножом.
Окопы колючкой…
«Я приехал на воды беспечным, растерянным, юным,
беззастенчиво честным, до дрожи, до искр из глаз.
Восхищенный романтик…
Это просто постмодернизм:
Из завалин усталой памяти,
Из ветров…
«Ты веришь в сказки?» А слова горчат…
В моих руках ни карты, ни клубочка,
История заучена…
Город в обмороке. Темнеет. Реки вышли из берегов. После тысячи наводнений это просто еще одно. Только плещутся на Дворцовой волны грязных, визжащих крыс: «Мы – хозяева; люди – воры, убирайтесь отсюда, брысь…
Мне ловить их, ловить руками, ускользающие, как ртуть,
карамелью и леденцами перекатывать их во рту.
(бусы-бусины нанизать бы…
А вся жизнь — дорога, ты знаешь, дорога…
По стальному канату над ревом толпы.
За туманом…
Как по осени в каждом дворе запылают костры,
Так и ты выходи на дорогу, хватай лошадей
И гони к переправе…
Звонко вскрикнет, вот плутовка,
Знаю все ее уловки,
Знаю…
Кто ты, беспутный бродяга Томас*?
Ветрен и в мае, и в ноябре…
Ты говоришь им…
Черезвечная переписка, чрезвычайно, чрезмерно личная, меж столетиями прописана, переписана для приличия. Ты — томами, а я — бумажками, вчерне выверенными до вечера. Клубы дыма, чубук, затяжка… – Кружка чая…
Переспевшие дни перезревшего лета
Я срываю горстями, давлю их в руке,
И по грозди…
Великолепный, к оружию!
Глупые жаждут от Вас доказательств,
Сталь прорастает…
Груз ожиданий, ответственность, -
Трудно быть старшим.
Раньше выходишь…
длинных стихов не хочется, только, только…
хлещут из всех щелей, и давно пора
на зиму…
а во мне теперь жа’ра — на тыщу зим,
да хранят боги солнце, тепло и лето,
так что если получится…
По стеклу разбегаются стайки трещин, зеркала издеваются, бить их легче, чем выслушивать, будто ты безупречен, а разглядывать — дряхлого старика. Шрамы красных полосок на личном деле — пригласительный в дурку на две недели…
Тяжело ли тебе, девица? Тяжело ли тебе, красная?
Жениха ли вчера повесили? Или княже грозит украсть тебя? -
О любви говорит вполголоса…
Тяжело ль тебе девица? Тяжело…
Как с рождения до смерти не везло,
Так и нынче дела…
выжженный, выкошенный июль,
вырванный с корнем, горчащий злостью,
вспугнутый посвистом…
двести лет, двести долгих лет
ты лежишь, ты лежишь в земле
отсыревшей…
Раз. Вспыхивает прожектор. В тысячный раз, как в первый.
Два. Первый звук. Осторожно-неуверенный, только проверить, всё ли готово, чтобы…
Три. Вздрогнуть…
Мой серебряный, хрупкий рыцарь, и тебе ли молчать и сниться, и тонуть в незнакомых лицах, образах, зеркалах, иконах?.. Льешь по небу ветра-знамена и сжимаешь, волнуясь, ножны (как чернёно-резные ризы), береги себя…
Мишель, mon chere Michel,
Вы все еще в дороге?
Кремнист…
Ты так привык бросать перчатку
В лицо нахалу и лжецу,
Их пальцы тонки…
время маленьких буковок — съежиться и молчать,
между строчек запрятывать чаянья и печаль,
запирая в динамиках клавиши…
а хочешь тебе расскажу я страшную-страшную сказку?
как створ легендарных ворот мячами забит под завязку,
горят кружева…
Бытие мое после прачечной
Станет девственным и пустым.
Так носил бы…